Русалочьи сны, или Наречённая плакучей ивы - стр. 23

— Сейчас — нет. Но чуют, не все, конечно, слышишь пёсий вой?

Действительно, вдалеке, будто даже у озера выли собаки на разные лады, другой раз стало бы жутко, рука потянулась перекреститься, а теперь ничего. Остановившееся сердце молчало.

Обратный путь проделали молча. Лада шла первой, на три шага впереди спутников, но знала, что те не отстают. Попытка побега не удалась, более того, она была предсказуема, а от того Лада чувствовала себя униженной. Если всё увиденное — правда, а если не верить спутникам, то своим обострённым чувствам придётся, значит, дорога назад отрезана.

Как ломоть хлеба. И крошки, упавшие при дороге, склевали птицы, как те вороны, что набрасывались на красные ягоды лешего.

Вот и знакомая ива! Лада остановилась и посмотрела вверх, на поникшие ветви, спускающиеся к самой воде. Ива почти не изменилась, разве что ранее Лада считала дерево выше, чем сейчас.

— Ну, девоньки, дальше дорогу знаете! — дядя Митяй помахал рукой и остановился, снова оперевшись о свой посох, походящий теперь на зелёную дубинку, расширяющуюся книзу.

— Благодарим за помощь! — Глафира повернулась и поклонилась, приложив руку к груди. И взглядом заставила Ладу сделать то же самое.

Что ж, почему бы и нет? Ладе было всё равно, она вдруг потеряла всякую цель и сделалась безучастной. Какая разница, где теперь быть? Сесть бы под ивой и смотреть, как мимо текут дни, как сменяют друг друга времена года, как проходят годы, пока, наконец, Небо смилостивиться и превратит её в камень или траву.

Знала: не позволят. Теперь она часть чего-то большего, а раз так, то надо смириться и покориться судьбе. Хотя бы после смерти.

— Пойдём, скоро рассветёт.

— А если я останусь? — спросила Лада. — Если встречу солнце, оно изжарит меня?

— Нет, меня же не изжарило. Я вон сколько меж людей ходила.

— Зачем?

— Тебя примечала, — горделивая улыбка коснулась губ Глафиры. — Но теперь мне вышел срок, среди людей нам тяжко. Пойдём, говорю, не дури!

Обратный путь в подводное царство, как про себя его прозвала Лада, занял больше времени, но дышать стало значительно легче, и петь снова захотелось, и за садком из водорослей ухаживать, стайки рыбок привечать и лечить, коли кто нуждался. Озеро оказалось большой периной, на которой так хорошо спится после долгого и трудного дня.

Праскева и «сестрицы» встретили Ладу приветливо, нежно. Все по очереди подходили к ней и жали руки, Василина даже сунула маленькое, круглое зеркальце без ручки. «Наверху нашла», — подмигнула она и обняла Ладу совсем по-человечьи.

— Мы все прошли через желание вернуться, — пояснила Праскева, когда позвала Ладу помогать ей — собирать развешанные и расстеленные на берегу ткани, которые местные клали «на сорочки и сарафаны». Для того была особая неделя после Троицы, но нет-нет, а кто-либо тайком проберётся к берегу Ильмень и постарается задобрить русалок.

Ради корысти или из боязни, особливо это касалось больных невенчанных дев. Матери и отцы опасались, что их чадо умрёт и станет русалкой, вот и старались тайком от церкви лешиму гостинчик принести и девам, кому он покровительствовал.

Иногда помогало, Праскева оставляла на берегу мёртвую рыбу. Тот, для кого она предназначена, съедал её и отодвигал свой час.

Лада была исполнительна, делала всё, что их наставница велит, и вскоре заслужила право считаться своей.