Руда - стр. 7
Проснулся ночью. На полати летел дух мясного варева. Слышались поочередно два мужских голоса. Один гудел, другой сладко выпевал. «Хозяин пришел». Егор глянул сверху. Над корытцем с водой горела лучина. На столе стеклянный штоф, обгрызенные кости у деревянных тарелок. Дробинин беседовал с лялинским гостем. Хозяйка спала на широкой лавке. Егор стал слушать разговор.
– А восемь годов тому руда кончилась… – рассказывал лялинский. – Генерал приезжал, велел завод на стеклянный переделывать. Дули посуду, да плохая получалась, ломкая. Тогда генерал объявил: «Кто близ заводу руду вновь обыщет, то не токмо тот от заводских работ, но и дети его от службы рекрутской освобождены будут». Я отпросился руду искать. До того никогда на поисках не был, да понадеялся на счастье. И не зря пошел. Далеконько только, по Лобве-реке, на Высокой горе нашел медную руду. Показал штейгеру Лангу кусочки. Послали меня к генералу в крепость. Испытали руду. Генерал меня похвалил: «Молодец, Коптяков. А мои рудознатцы – пачкуны». Это его любимое слово было. Как на что разгневается – другого слова нет, а «пачкуны» – кричит.
– Знаю, – сказал хозяин. – Он и деревню одну так окрестил. Кержацкий выселок. Пришли к нему мужики, просят, чтобы утвердил землю за новоселами. А он: «Как называется?» – Названья-то еще и нету. «Ну, придумайте». Ему бумагу писать надо. Мужику, знаешь, думать долго. Вспотели и молчат. «Пачкуны вы, и деревня ваша пусть так называется».
– Блажной был немец. А теперешний – русский, да лютый какой.
– Татищев теперь. Всё крепости строит. У этого другая поговорка: «Мешкаледно!» Горячий, всё сразу да срыву. Ну и что, освободили тебя тогда от заводской работы?
– Как же! С год по вольному найму считался. А тут моя руда и кончилась. К тому времени припас я другое место, по Лобве же, Конжаковский рудник. Послал брата объявить, думал – и его от заводской работы освободят. Нет, руду разрабатывают, а брат в приписных крестьянах так и остался.
– А ты?
– Вишь, я рудоискателем числюсь. А какой я рудоискатель, – так, случаем на те жилы наткнулся. Скоро и конжаковская руда кончится, заводу опять остановка, а меня, боюсь, пошлют в работы. Генерал другой, так, может, и закону перемена. Надо найти новое место. Вот и пришел к тебе, Андрей Трифоныч, – научи меня искать по-настоящему. Возьми с собой на поиск.
– Научить, говоришь?
Дробинин долго поправлял лучину в светце. Угольки с шипеньем падали в воду. Потом встал, заботливо подоткнул подушку под головой спящей Лизаветы, снова сел за стол:
– Неподходящее дело. Я осокинский работник, ты – казенный. Ежели Осокин, Петр Игнатьич, узнает.
– Да ведь я искать буду далеко, на Лобве опять где-нибудь или на Сосьве.
– Всё равно. Пока казенной меди мало, у Осокина задорого покупают. Мне-то что. Это Осокин так судить будет. А мне разве жалко? Руда – она божья.
Коптяков завздыхал, полез в свою котомку и поставил на стол новый штоф. Пили, ничем не закусывая.
– Нужна казне руда, – гудел Дробинин, – вот как нужна. Всякая – медная и железная. Хорошие-то места все расхватаны. Демидовы да Осокины, Турчаниновы да Строгановы. Казна, выходит, запоздала. Вот и идет у них меж себя война. А нас они как попало поделили.
– Это ты верно, Андрей, – война. А пуще всех Демидовы жадничают. Что ни год – завод новый, либо два.