Руда - стр. 6
– Жена Дробинина дома?
Девушка молчала. Дуги бровей поднялись высоко, точно она припоминала что-то.
– Меня Дробинин послал.
Сразу опустились брови, поласковели глаза, тихо прошептала:
– Я жена. Лизавета я.
Егор подивился: первое – волосы по-девичьи непокрытые, второе – уж очень молода. Дробинин ей в отцы годится: ему лет пятьдесят, поди, не меньше.
Лизавета опять принялась за мытье. Вода в ведре была совсем чистая, в избе ни соринки, а она раз по пяти протирала одну и ту же половицу.
Без стуку открылась дверь, вошел сутулый мужичок в темном кержацком кафтане. Долго молился мимо образов. Косясь на Егора, спросил:
– Не вернулся еще? – вздохнул, сел на лавку: – Ты брось, хозяюшка, мыть-то. Чист, – и, почти не понижая голоса, сказал Егору: – Третий день вот так-то моет. Полудурье она, должно, хозяйка-то. Я третий день Андрея Дробинина жду: как ни зайду – либо пол скребет, либо посуду мытую перемывает. А ты откудова будешь?
Егор не приготовился к вопросу, помедлил и выговорил с трудом:
– Из крепости иду. В Невьянский завод.
Покраснел и подумал: «Зачем соврал?»
– Так, так. А я с Ляли, с казенного заводу. Насчет рудного дела к Дробинину. С паспортом отпущен, вот, – порылся за пазухой, не достал, – и уши целы, оба.
Мужичок визгливо захихикал, завертел головой. Был он юркий, с лисьей мордочкой. Чалая бороденка торчала вбок.
– Хозяюшка, хозяюшка, ты меня помнишь? Как меня звать?
Лизавета виновато ответила:
– Забыла я.
– Вот! – мужичок в восхищении повернулся к Егору: – Вот, парень, я ей десять раз сказывал, сегодня утром сказывал, как меня звать. Ничего не помнит. Хозяюшка, а деревья помнишь, что на телегах-то ехали?
– Деревья помню, – Лизавета начала всхлипывать. – Связали их веревками, повезли к царице… Кедрики милые!..
Она уже горько плакала.
– Только и помнит – про кедрики. Да еще про Андрея своего.
– Кедры и я видел, – сказал Егор. – Встретил я третьего дня обоз с деревьями. Живые. Куда их везли?
– Она верно говорит: в царицын сад повезли, в Петербург. Казенный лесничий, господин Куроедов, сопровождает. Я с ними сюда и приехал, подвезли меня немного. Мужички кручинятся: до Егошихи на Каме им гужом доставить велено. По Чусовой бы сплавить их, по-настоящему-то, да барок, вишь, нет: все с караванами ушли. А от генерала велено нынче же, немедля, подарок доставить в Петербург. Ученые они, им виднее. Только, парень, по худому моему разуму, не так бы надо. Не так. Под Соликамском на самой на Каме этих кедров видимо-невидимо. Барки там сделать – прямо на барки высаживай деревья да вези. Скорей бы оно вышло, право, – он снова с визгом засмеялся. – Ну, пойду. Прощай пока, молодуха, еще зайду попозже. Дело у меня такое. А ты, парень, ведь соврал мне, а? – приблизил лукаво сощуренные глаза к лицу Егора, любовался его смущением. – Соврал ты, право, соврал. Не из крепости идешь. Кабы из крепости, разве ты повстречал бы тот обоз с кедрами? Хи-хи-хи-хи!.. Ну, ничего, дело твое. Я в чужое не мешаюсь. Меня, парень, не бойся.
Ушел. Егора клонил сон. Он спросил хозяйку, можно ли остаться ночевать. «Подушку?» – спросила Лизавета и подала белую перовую подушку. Егор осмелел, попросил поесть чего-нибудь. Хозяйка охотно его накормила. Тогда Егор забрался на полати, свернул азямчик себе под голову – подушки он не взял – и заснул камнем.