Рождественские рассказы - стр. 6
– Мне муж сказал, чтобы я его добро сохраняла. Ведь вот и масло – оно тоже денег стоит.
– Я вам ужотко пивка поднесу за него, Акулина Степановна.
Вставал второй подручный Алексей – сухощавый длинный мужик – и тоже доставал новые сапоги. Этот, прежде чем надеть, вздумал мазать их маслом с сажей, оставшимся в горшке от вчерашнего мазанья тротуарных тумб.
– Акулина Степановна, голубка, передники-то у нас чистые где? Надо передник чистый для праздника надеть, – спрашивал он жену старшего дворника.
– А вот встану, так выдам по переднику. Не горишь пока без передника, – отвечала она.
Послышался скрип кровати. Акулина вставала: надела на себя красные шерстяные чулки, польские сапоги с медными подковками на каблуках, накинула на себя юбку и тоже пошла умываться к рукомойнику.
– С превеликим праздником Рождеством Христовым, хозяюшка… – поздравлял ее подручный Ефим, расчесывая в это время смазанные деревянным маслом волосы.
– С праздником… Дай Бог всячески… чтоб, значит, в радости… – поклонился Алексей.
– Дайте лицо-то помыть, – огрызнулась она. – Чего вы спозаранку, как петухи.
Она умылась с мылом, вытерлась полотенцем, покрестилась у себя в каморке на икону и уж оттуда крикнула подручным:
– Ну, вот теперь и вас с праздником!
В это самое время на колокольне начали трезвонить.
Никитка и Калистрат
Еще недели за три до Рождества прачка-поденщица Варвара начала говорить всем и каждому из соседей по занимаемому ею с своим сынишкой углу в подвале:
– Нынче моему Никитке лафа привалила, большая лафа. Папенька крестный его, статский генерал Размазов, из-за границы приехал и живет на Фурштатской. Семь годов здесь в Питере его не было. То он на Капказе каким-то небольшим состоял, то по кислым водам по всем заграницам ездил, а теперь вот и приехал в Питер. Очень важный генерал и на груди вот какой большущий орден имеет.
Варвара, показывая величину ордена, показывала чуть не на пол-аршина.
– Вот в Рождество обряжу Никитку – пускай сходит, Христа ему прославит. Наверное, синенькую бумажку генерал ему даст, а то и больше.
– Синенькую! Хватила тоже… – скептически улыбнулся старик-сапожник, проживающий в том же подвале. – Всякому паршивцу по синенькой давать, так что же это будет!
– Не паршивцу, а крестнику, – обидчиво отвечала Варвара. – Родному крестнику. Да и генерал души непомерной. Помню я, когда мы с покойником-мужем у них в швейцарах существовали, а я родила Никитку и муж попросил его окрестить, так он мне такое платье на ризки закатил, что все прислужающие-то дивились. Рублей в десять. Право слово, рублей в десять. Шерстяное эдакое… травками желтенькими. И долго я его носила, да потом муж помер и нужда пришла, так в залог у жида оно у меня пропало. А Никитке, самому Никитке, три серебряные рубля в пеленки сунул. Рубли светленькие, новенькие, с иголочки. Нет, такого-то генерала еще поискать, да и поискать.
– Так пусть со звездой к нему славить Христа идет, коли генерал такой чудесный, – сказал безместный писарь, проживающий в том же подвале. – Клей, Никитка, звезду из цветной бумаги. Огарок туда вставим. Гореть будет. Со звездой казистее…
– Я не умею звезду… – отозвался Никитка, белокурый мальчик лет десяти в валенках и в вылинявшей ситцевой рубашонке, поверх которой была надета жилетка без нескольких пуговиц.