Развод с императором драконов - стр. 33

А под утро я вышла во двор.

Казалось, что мороз щипал меня с удовольствием, будто я была не хозяйкой замка, а нарушительницей границ зимы.

Я подошла к фонтану. Он превратился в белую скульптуру из снега и льда, камни были покрыты инеем, и тот блестел на солнце, как алмазная россыпь. Вьюга, которую ожидали ночью, не пришла — утро встречала только звенящая тишина.

И в этой тишине я снова увидела его.

Ворон.

Он сидел на кривой ветке старой яблони, что росла у южной стены. Птица не издавала ни звука — только смотрела. Чёрные глаза, блестящие, внимательные. Я поймала себя на том, что смотрю в ответ, будто жду от него слов.

Ты пришёл опять. Почему?

Ты кто? Чья тень? Чьё напоминание?

— Всё же ты странный вестник, — тихо сказала я, — если ты за мной следишь… То скажи хоть, зачем.

Птица вздрогнула, будто поняла, но не улетела. Только переместилась по ветке ближе к стволу.

Шаги раздались за моей спиной, и я обернулась — Мартен.

— Простите, не хотел пугать, — пробормотал он, натягивая перчатки. — Я просто… вышел подышать. И… хотел сообщить. Вести пришли.

— Какие?

— С запада, — кивнул он. — Виверн окончательно отбили. Их погнали за границу, все фронты очищены. Теперь — восстанавливают деревни. Медленно, потому что зима, но… драконы держат позиции.

Я кивнула. Внутри не было ни облегчения, ни радости. Только выжженное «хорошо».

— Может, до нас еще кто-то дойдёт, — сказал он.

— Может, — повторила я. — А может, уже никого не осталось.

Мартен ничего не ответил. Он посмотрел в ту сторону, где сидел ворон, но птицы уже не было. Только пустая ветка, качающаяся в воздухе.

Время двинулось дальше, и я быстро забыла о визите ворона.

Стены Лаэнтора захватила эпидемия.

Я не могла определить, что это была за болезнь, но одно знала точно — ни отвары, ни зелья до конца с ней не справлялись. Они тушили жар, облегчали кашель, помогали уснуть тем, кого истязала бессонница. Любая простуда или бронхит уже давно сдали бы свои позиции! Но эта напасть оказалась сильнее. Она вгрызлась в своих жертв, вцепилась в них когтями, и боролась со мной за каждого — не желала отдавать.

Почти месяц длилось наше противостояние.

И я не справилась. Болезнь победила — унесла первую жизнь.

Она умерла на рассвете.

Женщина, что пела у камина. Та, у которой было трое детей и мелодичный голос, заставлявший стены оживать в долгие зимние вечера. Её щеки побледнели ещё за день до того, как глаза стали стеклянными, а дыхание — хриплым и прерывистым.

Я сделала всё, что могла: отвары, зелья, компрессы, смена постелей, ночное наблюдение. Увы, этого оказалось недостаточно.

Я сидела у постели той женщины, когда она выдохнула в последний раз. Лицо ее разгладилось, и только губы остались приоткрыты — будто она не договорила чего-то важного. Не успела проститься.

В тот момент у меня не было слез. Я просто сжала её холодную руку, прикрыла веки и встала.

Через несколько минут уже расстилала чистую скатерть на столе в соседней комнате, готовя новое зелье. Руки дрожали, но продолжали двигаться. Ком в горле и влага на щеках появились позже, когда я опустила лицо в пар над отваром и зажмурилась.

Моих слез никто, кроме котла и наколдованного огня под ним, так и не увидел.

40. 8.3

***

Мона появилась рядом тихо, как всегда. Я не сразу заметила, что она стоит у двери.