Развод. (не) Любимая жена - стр. 28

— Алиса, ты… — я прикусываю губу. — Язык свой прикуси.

На том конце — молчание.

— Нет, — признаётся она, уже тише. — Я просто в шоке. Это правда. Я не понимаю. Зачем тебе это нужно?

— Потому что это мой выбор. Потому что я чувствую, что несмотря ни на что — хочу этого ребенка. И потому что, как бы глупо это ни звучало, этот малыш мне как вторая попытка на счастье. Или хотя бы на веру в него.

Она молчит. Я слышу только её дыхание.

— Я не прошу тебя радоваться, — продолжаю я. — Но хотя бы не озвучивай мне свое недовольство. Тем более, что ребенок ещё даже не родился. Я и так одна. Мне не нужен твой восторг. Мне достаточно, если ты просто… помолчишь.

— Ты мне рот закрываешь? — переспрашивает она, и в голосе снова вспыхивает обида.

— Закрываю, Алиса, — говорю я устало. — И если тебе больше нечего мне сказать, то будь здорова!

Она молчит, но теперь уже по-другому.

— А если с тобой что-то случится? — вдруг шепчет она. — Ты думала об этом?

— Конечно, думала. Я не безумная. Но я не собираюсь умирать. Я собираюсь жить. Для себя. Для вас обеих. Или… обоих. Пока не знаю, кто там у меня в животе. Но он уже часть меня. И тебе придётся это принять.

— Мам… — голос у неё уже почти детский. — А если ребеночек больным родится? С возрастом риски очень высокие.

— Так. Всё. Давай, Феликсу привет, — резко обрываю я.

Потому что, если продолжу — сорвусь. Потому что сердце и так бьётся с перебоями, как старая стиральная машина, а внутри всё леденеет. Потому что я слышала это уже. От врача. От интернета. От собственного страха — в три часа ночи, когда тишина в палате глушит даже мысли.

На том конце — пауза. Долгая. Я даже слышу, как она шмыгает носом.

— Мам, я не хотела так грубо… — пробует она, но уже слишком поздно.

— Хотела. Ты взрослая. Ты знала, что говоришь, — я делаю вдох, такой долгий, будто тяну воздух с дна колодца.

Она снова молчит.

— Привет — я Феликсу передам, — тихо говорит она.

— Отлично! А теперь, я устала от тебя и от этого разговора, — отключаю звонок и глажу рукой живот, такой ещё крошечный, как будто прошу у него прощения. За то, что не смогла сразу защитить. За то, что даже от собственной дочери.

Снаружи всё тот же бумажный свет. И всё то же ощущение — будто ты плывёшь по жизни не на лодке, а на дощечке. И волны вокруг — не вода, а люди. Их слова. Их страхи. Их мнения.

Плакать хочется.

Я кладу телефон на прикроватную тумбочку. Снова откидываюсь на подушки. Над головой — белый потолок с трещинкой в углу. Трещинка похожа на стрелу. Или, может быть, на тонкий, едва заметный след от молнии.

— Мы справимся, — шепчу я себе и тому, кто внутри. — Хотя и будет тяжело. Но справимся. Обещаю.

Дверь тихо приоткрывается. Медсестра — с подносом. Капельница и витамины.

— Как вы себя чувствуете, Фаина Александровна? — спрашивает она мягко.

— Сегодня — лучше, чем вчера, — отвечаю я.

14. 14

Фаина

Я только начала засыпать. Краем уха слышу, как в коридоре зашуршали шаги, потом стук двери — не в мою, соседнюю. Но нет, всё-таки в мою. Скрип тележки, голоса.

— Аккуратно… сюда, пожалуйста, — медсестра. — Ложитесь, Юнона Андреевна. Вот ваша тумбочка. Кнопка вызова — вот тут.

Я открываю глаза. Прищуриваюсь. Вижу, как на соседнюю койку опускается женщина. Худенькая, интеллигентная, лет около сорока. Лицо овальное, с аккуратными чертами, глаза — усталые. Одета со вкусом — брюки, пиджак. Сумочка, пальцы тонкие.