Пути русской философии в свете кризиса европейской метафизики - стр. 5

Проводя сопоставительный анализ фигур Соловьева и Ницше в контексте историко-философского процесса, не следует упускать из виду и моменты разнонаправленности движения мысли обоих философов. Оказавшись перед задачей осмысления одних и тех же культурных событий, Ницше и Соловьев находились в кругу различных культур и цивилизаций. Ницше двигался от фактически исчерпавшего себя западного христианства в направлении постхристианской философии. Соловьев стоял перед задачей создания русской христианской философской мысли. Но, как уже отмечалось выше, и в том и в другом случае христианство выступает центральным пунктом философских поисков обоих мыслителей.

Кризис христианства охватил не только Европу, но и Россию. Сформировавшиеся на Западе направления отрицательного характера становились все более популярными в России – в силу преимущественно подражательного характера русской философской мысли на тот момент. Соловьев видел явную чужеродность этих направлений русской культуре. От первых славянофилов он усвоил мысль о необходимости поисков новых начал философской мысли и о том, что для российской цивилизации таким началом выступает христианство. Однако здесь Соловьев столкнулся с существенным затруднением: «в то время и в том интеллигентном обществе, из которого вышел и в котором воспитался Соловьев, было не принято и говорить о вере в высшую действительность. Обращаться к подобным людям с проповедью простой веры было бы странно, и потому Соловьев должен был стать на почву разума, на почву философии. Он действительно так и сделал – стал на почву господствовавшей в начале его деятельности немецкой пантеистической метафизики».[6] Это означает, что Соловьев встал на путь европейской псевдоморфозы. Приняв решение использовать арсенал европейской метафизической философии в целях утверждения христианского мировоззрения посредством философского разума, русский философ осуществил подмену самого предмета. То, что должно было выступать лишь формой, стало содержанием: «содержанию “абсолютного” пантеистической западной метафизики дано совершенно чуждое ему название Бога христианской религии – в понятие христианского Бога вложено совершенно не свойственное ему содержание абсолютного пантеистической философии; отсюда вся христианская философия под пером Соловьева приняла все грехи и заблуждения пантеистической философии… Следствием смешения абсолютного философии с Богом христианской религии была замена Соловьевым христианской догматики философской логикой и метафизикой: все умозрительное богословие Соловьева представляет собой философскую логику и метафизику в богословских терминах; церковные догматы он заменил логическими понятиями и из них посредством диалектического метода создал целую логическую систему религиозных идей, будучи уверен, что объективные истины христианской догматики должны вполне совпадать с диалектическим развитием содержания идеалистической логики».[7]

Соловьев – сам того не желая – пошел по тому же пути, по которому шел Гегель: по пути замены христианской догматики диалектической логикой. По этому же пути шли и многие другие представители западной христианской мысли, среди которых следует особо выделить Николая Кузанского, во многом предвосхитившего Гегеля. Еще более ранним предшественником Соловьева выступает Ориген. Здесь мы должны обратить внимание на блестящую интуицию исследователя А.А. Никольского, которым была проведена параллель меду В.С. Соловьевым и Оригеном. Точки пересечения выделяются в пяти пунктах. Во-первых, апологетическая ориентированность деятельности: учение Соловьева, как и учение Оригена, направлено на защиту христианства от его противников. Во-вторых, сугубо рационалистический характер концепций. В-третьих, это имеющие место у обоих мыслителей уклонения от церковной догматики, следствием которых, в-четвертых, становится неоднозначное отношение Церкви к обеим фигурам. Ни Ориген, ни Соловьев не были отлучены от Церкви и сами не разрывали с ней связи. Но вместе с тем ряд положений как того, так и другого мыслителя по причине содержащихся в них уклонений не может быть не осужден Церковью. Наконец, в-пятых, исследователь выделяет общие черты в личности Оригена и Соловьева: аскетизм, стремление к интеллектуальной свободе и к возвышенной истине.