Прямой эфир - стр. 7
– Не пугайся, немного не прибрано.
***
Вика меня не обманула — ее почти не бывает дома. Два раза в неделю она и вовсе не приходит ночевать, но непременно звонит, желая удостовериться, что я не разгромила ее берлогу. Хотя, положа руку на сердце, я не думаю, что тут есть о чем беспокоиться: несмотря на современный ремонт, ее жилье больше напоминает захламлённую кладовку, нежели холостяцкую квартиру женщины, знающей чего она хочет от жизни. На окнах помпезные портьеры, перехваченные пушистыми кисточками, на полу — коврики крупной вязки с переливами всех мыслимых и немыслимых цветов, постель накрыта видавшим виды покрывалом, похоже, доставшимся ей от родителей, а новенький встроенный шкаф на фоне советской мебели, которую тетя специально высматривала на сайтах с поддержанными вещами — одно большое нелепое пятно, протянувшееся во всю стену спальни. Мама пришла бы в ужас...
Но вот что странно: будучи очень педантичной личностью, к окружающему меня безумию я привыкла довольно быстро. На второй день перестала брезгливо морщить нос, заметив разбросанные на полу в ванной вещи, на третий перестала собирать их за Викой и бросать в бельевую корзину, а, спустя неделю, относилась к пакету с мусором у входной двери, как к неотъемлемой части интерьера. Возможно, я стала неряхой, заразившись от родственницы удивительным, просто необъяснимым безразличием к дому, но желание навести здесь порядок без лишних усилий похоронила под ворохом действительно важных дел. Тем более что для Вики царящий вокруг бардак не просто результат лени, а самый настоящий протест, вызов чопорному обществу с чего-то решившему, что женщина непременно должна намывать полы.
– Вот кому надо, тот пусть и моет, а я это время проведу с пользой, – и именно этим она и занималась: работала, посещала музеи, часами расчесывала волосы, и заглатывала сериалы целыми сезонами, не желая томиться в ожидании долгожданной развязки.
Сейчас, спустя десять дней жизни под крылом тридцатипятилетней тетушки, я невольно стала ловить себя на мысли, что среди нас двоих — я больше гожусь на роль курицы-наседки.
– Не пихай мне эту гадость, – брезгливо сморщив нос, женщина отодвигает подальше бутерброды, которые я приготовила ей на перекус. – Я же говорила, у меня фигура!
– У меня тоже, – стою на своем, и, воспользовавшись ее невнимательностью, незаметно запихиваю в сумку куски батона и копченой колбасы.
– Пфф, – хихикает, домывая посуду, спешно стирает влагу с рук вафельным полотенцем, и исчезает в прихожей. – Фигура! Доска два соска!
Задело ли меня? Ни капли. На своей внешности я стараюсь не зацикливаться, и у меня довольно неплохо выходит: никакой зависти к моим одногруппницам, чьи тела уже обрели плавные изгибы, я еще ни разу не испытала.
– Сколько у тебя пар? – позвякивая ключами, кричит моя тетушка едва ли не из подъезда, но закрывает дверь прежде, чем я бросаю свое довольное:
– Три!
С группой мне несказанно повезло. Шестнадцать девушек и четыре мальчишки, разные в своих увлечениях и манере общения, мы довольно быстро сумели найти общий язык. Если отправившись в вуз впервые, я едва ли не падала в обморок от возможной перспективы остаться никем не замеченной и заполучить обидное звание белой вороны, к концу вручения студенческих билетов мои страхи канули в небытие. Я невысокая, сто пятьдесят пять сантиметров роста, хрупкая, как березовая веточка, влилась в коллектив без особых проблем. На фоне разукрашенных девчонок, наверняка с самого утра накручивающих себе кудри в желании сразить наповал всех и каждого, я походила на растерянного ребенка, которого хотелось опекать и вести по суровой студенческой жизни, взяв за холодную ладошку. Дня через четыре стало понятно, что главная страсть моей жизни — книги, и если в школе это становилось предметом насмешек, во взрослой университетской среде лишь больше манило ко мне окружающих.