Пропасть - стр. 34
Взгляд зацепился за заголовок четвертой статьи:
Он ничего не рассказывал об этом в своем письме.
Венеция села и спросила, не обращаясь ни к кому конкретно:
– И какие же действия произвел наш флот?
Старший из зятьев Билл Гуденаф, капитан Королевского военного флота, не поднимая взгляда от газеты, сообщил:
– Вчера вечером Уинстон объявил, что собирает вместе Первый и Второй флоты в Портленде.
– Это важно?
– Это облегчает мобилизацию. Но не означает, что мы собираемся вступать в войну.
– А зачем нам нужно облегчать мобилизацию, если мы не собираемся вступать в войну?
– Чисто из предосторожности. Не стоит беспокоиться, – сказал он и продолжил чтение.
Стэнли не были потомственными военными, и родителей Венеции немного смущало, что три старшие дочери вышли замуж за офицеров. Сорокалетняя Маргарет – за Билла, Сильвия – за майора Энтони Хенли из Военного министерства, а Бланш – за Эрика Пирс-Сероколда, коменданта военного училища в Камберли. Намазывая тост маслом, Венеция изучала их лица. Эти крупные, здоровые, усатые мужчины сидели вокруг стола, откинувшись на спинку стула, и, казалось, думали только о предстоящем безмятежном дне на берегу моря, ничуть не обеспокоенные тем, что пишут газеты.
– Но разве не может кончиться тем, что нас все равно втянут в войну независимо от нашего желания? – спросила она.
Билл вздохнул и зашуршал газетой:
– Как? И кем?
– Русскими и французами.
– Думаю, моя дорогая, ты еще поймешь, что дипломатия действует иначе. Здесь все решают соглашения, а у нас нет соглашений, обязывающих воевать в угоду русским или французам, – произнес он любезным, но твердым тоном, показывая, что разговор закончен.
Чуть погодя Венеция встала из-за стола и заявила, что собирается на прогулку.
– Винни, ты ведь не забыла, что обещала поиграть потом с детьми? – крикнула вдогонку Сильвия.
К тому времени, когда Венеция добралась до бухты, начался отлив. По обнажившемуся песку с важным видом разгуливали кулики. На отмелях кричали кроншнепы. У Венеции где-то хранилась фотография, на которой они с Уинстоном выкапывают крабов в этой части пляжа летом 1910 года. Всего четыре года назад. Но ей самой этим утром уже начало казаться, что то был совершенно другой мир.
Она сняла туфли, подобрала юбку и двинулась по скользким камням и мелководью к лодочному домику. Старый, прогнивший до каркаса ялик лежал на боку, привязанный цепью к причалу, словно какой-нибудь забытый узник. Она расстелила жакет на каменном выступе, открыла сумку и достала несессер с принадлежностями для письма. Потом несколько минут любовалась на море. Легкий бриз приносил к берегу запах соли и водорослей, такой густой, что его можно было ощутить на вкус.
Мой милый, я пришла в лодочный домик, чтобы ответить на твое письмо там, где могу спокойно подумать. Здесь меня никто не потревожит, не поинтересуется, кому это я пишу, и не попросит присмотреть за детьми или составить пару для игры в теннис. Только море, скалы и птичьи крики. Мир дипломатии и армий кажется отсюда оч. далеким, но ты такой хороший корреспондент, что кажется, будто бы я рядом с тобой.
Она заметила кустик белого вереска, проросший в расщелине скалы. Сорвала его и понюхала.