Пропасть - стр. 35
Ах, любимый! Ты же знаешь, как часто я говорила, когда на тебя нападала «хандра», что хотела бы поменяться с тобой местами и с радостью отдала бы целый месяц моего скучного существования за один твой час. Так вот, сегодня я отступаюсь от своих фантазий! Европейский кризис отбрасывает Ирландию в тень. Ты говоришь, что во всем этом есть только один положительный момент: по крайней мере, Ольстер больше не притягивает к себе столько внимания. Да, но какой ценой! Это все равно что отрубить голову, чтобы избавиться от головной боли!
Никто здесь, похоже, особенно не обеспокоен происходящим, и мне, знающей так много, пришлось за завтраком прикусить язык. Но, прошу тебя, остерегайся Уинстона и того огня, что вспыхивает в его голубых глазах, как только разговор заходит о войне. Какой жестокий поворот судьбы, что именно в этот момент мы так далеко друг от друга! Но я не выпускаю тебя из своих мыслей и вот – посылаю тебе белый вереск со скалы, чтобы ты не забывал обо мне и этом месте и чтобы он принес тебе счастье.
Она написала еще пару строк, наполненных всевозможными домашними мелочами, о которых он так любил читать, а когда закончила, поцеловала белый вереск, вложила его вместе с письмом в конверт, запечатала и надписала имя и адрес. Они показались ей здесь более неуместными, чем в Лондоне.
Без малого полчаса потребовалось ей, чтобы дойти до почты в Холихеде, сначала по тропе вдоль берега, потом через железнодорожный мост, мимо стоявших в ряд домиков из красного кирпича. К одиннадцати утра она вернулась в Пенрос, и племянники побежали ей навстречу через всю лужайку.
Ответное письмо прибыло, как обычно, с утренней почтой. И снова в нем были вложенные между страницами, словно белые лепестки, фрагменты дипломатических сообщений. Они выпорхнули из надорванного конверта на ковер. Первая часть, написанная в одиннадцать утра, рассказывала о катастрофе в Ирландии в воскресенье вечером, когда солдаты открыли огонь по толпе националистов в Дублине и убили троих человек.
Когда пришло телефонное сообщение с шокирующими новостями из Дублина, мы безмятежно играли в бридж в «Пристани». Я сразу же выехал вместе с Бонги на его машине, и мы прибыли сюда примерно в час ночи, но новых известий не поступало.
Продолжение было написано в четыре утра.
Лежа прошлой ночью в постели, я грубо подсчитал, что с начала декабря отправил тебе не меньше 170 писем. Никогда еще за такой промежуток времени я не писал столько одному живому существу и не подпускал его ближе 1000 миль к своим личным секретам. Разве не странно? У тебя найдется объяснение этому?
Я прилагаю две-три выдержки из телеграмм Министерства иностранных дел, поскольку в газетах ты их не найдешь. Похоже, мы подошли к самому краю.
Вот-вот соберется кабинет министров, и я вынужден остановиться.
Венеция подобрала телеграммы с пола. Первая была от посла в Вене:
РУССКИЙ ПОСОЛ ПОЛАГАЕТ, ЧТО АВСТРО-ВЕНГЕРСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО НАЦЕЛЕНО НА ВОЙНУ И ЧТО РОССИЯ НЕ ИМЕЕТ ВОЗМОЖНОСТИ ОСТАВАТЬСЯ БЕЗРАЗЛИЧНОЙ.
Вторая – от консула из Одессы:
НА ЮГО-ЗАПАДНОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ С ПОЛУНОЧИ ОБЪЯВЛЕНО ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ, ВСЕ СЛУЖАЩИЕ ОТОЗВАНЫ ИЗ ОТПУСКОВ.
А третья – из Осло:
ВСЕ ГЕРМАНСКИЕ ВОЕННЫЕ КОРАБЛИ ЗАГРУЗИЛИСЬ УГЛЕМ. СООБЩАЕТСЯ, ЧТО ОНИ ОТПЛЫВАЮТ СЕГОДНЯ В ВОСЕМЬ УТРА… ЧЕТЫРЕ КОРАБЛЯ НАПРАВЛЯЮТСЯ НА ЮГ, НА ТРИДЦАТЬ МИЛЬ ЮЖНЕЕ СТАВАНГЕРА, ВОЗМОЖНО, ДЛЯ СОПРОВОЖДЕНИЯ ИМПЕРАТОРА…