Пропасть - стр. 36
Она ходила взад-вперед между кроватью и окном. Было так досадно застрять здесь, в Пенросе, когда вокруг столько всего происходит. Если ему когда-либо и было необходимо ее присутствие, то именно сейчас. Она пыталась придумать какое-нибудь объяснение для возвращения в Лондон. Но отец немедленно что-нибудь заподозрит, а если она хотя бы намекнет на действительную причину, они придут в ужас. Немыслимо было даже представить, чтобы кто-нибудь знал о том, что он пересылает ей секретные телеграммы. И что, собственно, она должна с ними сделать? Уничтожить их было бы неправильно, ведь это официальные документы: вдруг они ему еще понадобятся? Но и оставлять их лежать у всех на виду тоже рискованно.
На верхней полке гардероба, за шляпными коробками был спрятан кожаный саквояж, в котором она хранила все его письма в тех же самых конвертах. Она всегда брала саквояж с собой, когда переезжала из одного дома в другой. Сняв его с полки, Венеция добавила туда последнее письмо. Их накопилось столько, что защелка с трудом закрывалась. Когда она, встав на цыпочки, заталкивала саквояж в самый дальний угол, ей пришло в голову, что следовало бы найти более надежное место, но прямо сейчас не могла придумать ничего лучше, да к тому же еще и прозвучал гонг, созывая всех на очередной роскошный завтрак.
Глава 8
Он бежал сквозь ночь – бежал, в самом деле бежал, в панике, задыхаясь, под тусклым светом газовых фонарей по лондонским улицам с одинаковыми домами, отчаянно пытаясь отыскать тот единственный, что предложит возможность спастись. Закрыто… закрыто… закрыто – ни одна дверь не поддавалась, пока наконец он не ворвался в вестибюль, потом на узкую винтовую лестницу, битком набитую незнакомыми людьми, и все они пытались пробиться к проходу в темную спальню с дощатым настилом, где стоял дешевый шкаф, забравшись в который он мог найти дорогу домой – к отцу и матери…
На долю секунды он увидел, как они стоят в саду, взявшись за руки, и улыбаются ему, а потом исчезли.
Он вскрикнул и открыл глаза.
Дверь в его спальню была приоткрыта. В освещенном проеме вырисовывалась фигура его камердинера Джорджа Уикса, как обычно принесшего поднос с чайником, газетами и утренней почтой. Слуга беззвучно поставил все это на прикроватный столик, отдернул шторы и шагнул в смежную комнату приготовить ванну.
Премьер-министр лежал, уставившись в потолок, и ждал, пока не утихнет сердцебиение. Такими кошмарами он мучился с двенадцати лет, когда после смерти отца его отправили из Йоркшира жить у незнакомых людей в Пимлико, чтобы он мог посещать хорошую лондонскую школу. Его не могло не встревожить это возвращение взрослого мужчины к детским страхам потеряться и остаться одному. Но услуг профессора Фрейда для их объяснения не требовалось. Лишь бы Джордж не слышал, как он кричал.
Успокоившись, премьер-министр первым делом потянулся к столику за почтой и просмотрел ее, надеясь отыскать там письмо от Венеции. Этот ритуал повторялся каждый день. И да, оно было на месте, со штемпелем Холихеда и адресом, написанным ее узнаваемым почерком.
– Доброе утро, Джордж! – громко произнес он.
– Доброе утро, сэр, – ответил отстраненный голос.
Премьер-министр приподнялся на подушках и надорвал конверт. Оттуда на пододеяльник выпала ветка белого вереска. Он поднес ветку к носу, вдохнул и ощутил слабый запах мхов и деревьев Пенроса. Письмо он перечитал дважды, в первый раз – с жадностью, во второй – медленно, смакуя каждое слово. Ему понравилось ее определение европейской войны как способа выбраться из ирландских передряг: