Прохвост - стр. 4
– Хорошо, что мы сегодня Сашку отвезли маме с папой, можем вечерком немного посидеть. Шампанского дома завались.
Артём отвёл взгляд от Славы и рассеяно улыбнулся Лизе:
– Тебе завтра разве не нужно на работу?
– Не раньше обеда, – прошептала она, игриво улыбнувшись в ответ.
Раздался наигранный кашель. Артём повернулся. Звук получился на удивление звонким и чётким, он словно разбил монотонное гудение тихих разрозненных разговоров за соседними столиками и негромкой музыки.
Человеком, привлекшим общее внимание, оказался Святослав Иванов. Артём отметил, как у его друга… нет, приятеля… дрожат руки.
– Слава, ты в порядке?.. – начал, было, он, но Святослав поднял руку, призывая его замолчать.
Все взгляды были обращены на художника. Вениамин Михайлович выглядел испуганным – рука, сжимавшая платок, замерла у шеи. Лиза крепко схватила Артёма за локоть, впившись ногтями в кожу.
Максим Максимович, повернув грузное тело в сторону художника, осмотрел последнего и громко (как и всё, что он делал) проговорил:
– Славик, ты, по-моему, либо перепил, либо недопил. Выглядишь хреново.
Он усмехнулся, но, заметив, что никто его не поддержал, подавил смешок.
– Заткнись, – внезапно проговорил Святослав. Он произнёс это слово с трудом, будто что-то мешало звукам выходить из его рта. Челюсть ходила ходуном, а в глазах явственно читался страх.
Главред моментально замолчал. Прошло несколько тягучих, словно ириска, секунд, во время которых можно было услышать дыхание сидевших за столом. Кто-то сглотнул.
Святослав встал. Он слегка покачивался, словно действительно был пьян.
– Я прошу прощения, отрываю вас… от ваших блюд. Я ненадолго, и вы сможете продолжить… если будет желание.
Он невпопад хихикнул, при этом в глазах всё так же отчётливо различался страх. У Артёма появилось странное ощущение, что рот Славы произносил слова самостоятельно, не спрашивая разрешения у мозга.
– Вы – люди образованные, и наверняка читали… «Идиот» Достоевского. Хотя книга в школьной программе, поэтому, может быть, тогда вы и читали в последний раз.
Он говорил отрывисто и сбивчиво, не очень связно строя предложения, глотая слова и делая нелогичные паузы, словно забывая, о чём говорит.
– Там такой герой… Ипполит, чахоточный. Он умирает, всех ненавидит и всем завидует. Помните?
Все промолчали.
Артём, прекрасно помнивший роман, машинально кивнул. Святослав заметил движение, пристально посмотрел в глаза Артёму и больше от них не отрывался. Сам Артём заворожено смотрел в глаза Святослава и пытался понять то, что в них творится.
– Хорошо… Так вот, этот самый чахоточный, он пришёл к князю…князю…
– Мышкину, – подсказал Артём.
Слава кивнул:
– Мышкину. На день рождения. Там собрались все эти Иволгины, Лебедев, Ферд…Ферд…
– Фердыщенко, – вновь помог Артём.
– Да он…все. Он написал им записку…прочитал её вслух. Помнишь, Артём?
Святослав обращался теперь исключительно к Артёму, но тот почти не обратил внимания. Он вспоминал этот эпизод. Он пытался понять, зачем эту сцену вспоминает сейчас Святослав. И почему у него в глазах застыло отчаяние, словно всё, что он делает, он не хочет делать.
– Он рассказывает, что… не хочет доживать те…недели, что остались. Он хочет…по своей воле.
Артём услышал, как Слава выдавил слова «по своей воле», – словно выплюнул протухший склизкий кусок мяса. И ещё он услышал кое-что в этих словах. Зависть. Какую-то странную, будто вывернутую наизнанку и перевёрнутую вверх ногами, зависть.