Привет, соседка! - стр. 21

— Позавчера сладкого не нализалась?

— Ты даже на его фамилию адекватно отреагировать не можешь? Чужие лавры спать спокойно не дают?

Не скажу, что из-за Цукермана у меня бессонница, но да — покоя тот поцелуй не дает. От воспоминаний, как она висела у него на шее, а он совал свой язык в ее ротик, челюсть ему в пищевод задвинуть хочется.

— Смазливый фейс, не менее смазливая фамилия… — размышляю я, жуя. — Да, нормальный мужик не может на это адекватно реагировать.

— Сказал парень с серьгой в ухе.

— Напомнить, кто мне это ухо проколол?

— Ты сам проиграл спор. Сахар подашь?

Вылезаю из-за стола, достаю из шкафчика сахарницу и ставлю у нее перед носом.

— И ложечку, — улыбается Пинкодик, хлопая глазками. — Маленькую.

— А соломинку не подать? — острю, выдвигая ящик. — Когда мои мозги ложечкой взболтаешь, их же еще как-то высосать надо.

— Если я захочу добраться до твоего мозга, то я просто твою черепную коробку вскрою. Соломинкой там даже под микроскопом ничего не найдешь.

— Ха. Ха. Ха. — Подаю ей ложку и отражаю: — По крайней мере, мои мозги хотя бы не покрыты розовой пыльцой. И я сейчас не про твою краску для волос.

— Тупица.

— Коза.

— Павлин.

— Балбеска! — Склоняюсь к ней, забавляясь заплясавшими в ее глазах огоньками.

— Маразматик!

— Хамка!

— Мужлан! — выкрикивает она, растягивая мои губы в довольной улыбке.

Обожаю, когда она злится. В такие моменты загораюсь ненасытным желанием запустить пятерню в ее волосы и доказать, насколько я мужлан, тупица и павлин. Доказать здесь на столе, потом — на диване, на лестнице, в душе, в спальне, на балконе, в бассейне. Привести в подтверждение ее слов столько аргументов, что оспорить нечем будет. Уж я-то не сольюсь, как Цукерман, если нас кто-то застукает.

— Слушай, а он у тебя стеснительный, да? — спрашиваю тихо, хрипловато, завораживая Пинкодика своим голосом.

— Кто? — шепчет она, округляя глаза.

— Твой жених.

— В смысле?

— Меня увидел и слился. Оставил тебя без сладкого леденца.

Поджав губы, она толкает меня в плечо и сама едва не шлепается со стула. Повезло, что я рядом — сильный и всегда рад прийти на помощь. Подхватываю ее вместе со стулом и возвращаю в исходное положение. А следовало бы позволить упасть. Стукнулась бы затылком, может, разум на место бы встал. У нее же сдвиг по фазе налицо.

— Ты че, мне только что жизнь спас? — пыхтит она, руками вцепившись в стол.

— Ошибся. С кем не бывает, — усмехаюсь, на всякий случай придерживая спинку стула.

— Барс, ты нарываешься.

— Ты же знаешь, дразнить тебя — сплошное удовольствие…

К сожалению, это удовольствие прерывает телефонный звонок. Приходится оставить Пинкодика наедине с недоеденным бутербродом, недопитым чаем и пакостными мыслями обо мне.

— Да, Ильич! — отвечаю своему шефу — владельцу автомастерской.

— Арсений, ты куда запропастился?

— Ты же сам мне два выходных дал после того, как я тачку хозяину отогнал. Четыре сотни километров в одну сторону, если ты забыл. И обратно в плацкарте с цыганами.

У Пинкодика от услышанного уши вдвое увеличиваются. Ей бы в тот райский табор. Без трусов бы оставили ее со своими гаданиями.

— Два выходных — это включительно с днем твоего приезда, — объясняет старик. — Тут без тебя вся мастерская стоит. Хлопцы совсем работать не хотят.

— Скажи им, что если носы из телефонов не вынут, то в очереди на бирже труда рекорды в своих играх ставить будут. Гамоверы недоделанные.