Повиновение - стр. 2
И не уснула.
Комната моя ютилась под крышей, три узкие кровати пустовали после смертей сестёр – не поговоришь и не подурачишься. Холод, визг сквозняков. Тишина. Короткой молитвы всегда хватало, чтобы призвать утешительный сон, но тут скат крыши кружился перед глазами, а вороны каркали и царапали лапками карниз. Так я ворочалась и ворочалась, и возвращалась мыслями к фигуре странника.
Едва луна проползла в разрыв туч, я села у решетчатого окна, включила светодиодную свечку и написала второе письмо.
Приложу и его, и ответ.
Леонид Аркадьевич,
Я живу в том сером доме с зеленой плиткой и кривыми окнами… кажется, этот стиль называется модерн… вы видите его по правую руку, направляясь на кладбище и по левую – выходя из него. Иногда на закате кажется, что здание горит. Это солнце отражается в стеклах светового купола.
Мой отец дал мне два имени, но лишь одно приятное уху, его и напишу: Алиса. Так звали ассистентку последней хозяйки. Фамилия же моя звучит как насекомое: Жук. Алиса Жук.
По звучанию вы наверняка догадались, что я не отличаюсь богатой родословной, какой страдает наш дом, но знаю, какая удача иметь работу в таком месте такой девушке, как я.
Что же с вашими поисками на кладбище? Успешны ли они или встретили неудачу? В детстве я однажды играла в том склепе, но уже ничего не помню. Родители сказали, что меня нашли там без сознания (тогда ещё там разрешали захоронения).
А. 13 октября 202*
Алиса,
Вы изрядно меня удивили. В городе мне раз сто повторили, что особняк Романцевых необитаем и что идти туда нет смысла, поскольку прежде там перебывали все местные воры и вынесли то, что не уничтожило время.
Погодите, так ваша семья выкупила дом после Романцевых? Или вы… Как же вы живете там? Нет, не отвечайте, в голове у меня сотня вопросов, и главный один: могу я зайти? Боюсь, всей бумаги не хватит, чтобы унять мое любопытство.
Л-д 13 окт 202* года
P.S. Маски львов на фасаде – подпись Кекушева? Готов спорить на бутылку Шардонне.
Я разозлилась. Леонид Аркадьевич не ответил на вопрос, но прямо, точно наконечник копья, выказывал желание прийти.
Что сказал бы отцовский язык, заплетающийся от хозяйского вина? «Это хамство, Алиса»?
«Не по правилам, Алиса»?
Сердце колотилось в горле, а ладони стали липкими и влажными, пока эти вопросы парили в голове. Я написала Леониду Аркадьевичу, что персоналу запрещается приглашать гостей, потом смяла лист и вытащила из хозяйского принтера новый. Час или два я просидела над бумагой, но так и не выбрала: отказать или пригласить?
Закончился обед. Я натерла больную ногу мазью и протирала от пыли диван в голубой гостиной. Со стены на меня поглядывала Наталья Геннадьевна Романцева, последняя хозяйка. Ее водянистая, ускользающая фигура на картине всегда манила: белоснежное платье, ворох белых цветов, апрельская зелень. Вот и сейчас Наталья Геннадьевна будто окликнула и повела за собой… иногда она оглядывалась, словно боялась остаться одна в холоде осенних сумерек. Шум ветра, лёгкие повороты головы; искаженная, как под водой, красота – я была загипнотизирована, я не могла не идти следом. Иногда красные, как бы акварельные, губы Натальи Геннадьевны беззвучно шептали мое имя, а я… я старалась не смотреть на нее, как и положено; глядела только на ее босые ноги. Да, образ с картины изменился: фигуру хозяйки облегал белый саван, букет в руках увял и ронял пожухлые лепестки на размокшую дорогу. Я шла по ним, пока Наталья Геннадьевна не скрылась за железной дверью склепа, разлинованной потеками ржавчины. Внутри белели саркофаги, темнел аналой, лился свет из витражной иконы… Тут я споткнулась о тело – оно без гроба лежало на полу склепа – проснулась на хозяйском диване.