Последнее слово шамана - стр. 2
Степнов, смутившись, натянул на лицо что-то наподобие улыбки.
– Давай кушай, кушай. – И, сняв с кастрюли крышку, черпая большой деревянной ложкой из нее кашу, накладывал ее в алюминиевую глубокую миску, стоявшую на столе рядом со Степновым.
– Пробуй, понравится?
Набрав немного каши в свою деревянную ложку, Михаил поднес ее к губам и, принюхиваясь к ней, обжегшись горячим паром, идущим от крупы, резко убрал нос.
– Не любишь кашу? – спросил старик.
Михаил не ответил. Приоткрыв рот, взял с краю ложки несколько крупинок и начал их, пожевывая, посасывать во рту.
– Вот те да, – урывками поглядывая на Кузьму, уселся на скамью Муравьев.
– Ты это о чем? – не понял Филиппов.
– Да так, – отмахнулся Муравьев, – вспомнилось кое-что. – И, подмигнув Степнову, уселся за стол.
А Михаил действительно кушал кашу как-то необычно. Наберет полную ложку крупы, поднесет её к губам, задержит на несколько секунд у открытого рта, дуя на нее, а потом начинает вдыхать в себя идущий из нее белесый пар и только после этого снимает губами первый слой верхних крупинок и рассасывает их, как конфеты монпансье.
– А-а. – Заметив внимание Муравьева к Степнову, Кузьма приблизился к уху старика и стал шептать: – Так у него ж губа была порвана сбоку с мышцами щеки! Я когда вытаскивал его из машины, думал, что он уже все: нижняя челюсть раздроблена, с ушей кровь. А Чурсин взялся – и, посмотри, как будто ничего у Мишки и не было-то, восстановил челюсть у парня. Два перелома на ней было, кости лба были сломаны, собрал его из нескольких частей, скрепил…
– А кто это, Чурсин? – поинтересовался Муравьев.
– Голова медицинская, я тебе скажу. Нейрохирург. К нему сюда из Екатеринбурга, Тюмени люди едут… И он ставит их на ноги. Ты вот его не знаешь, а он, вот, о тебе наслышан, ты у нас тоже звезда. Когда ему про тебя хотел рассказать, так он сразу тебя по имени назвал и по отчеству. Про тебя хант ему рассказывал, Колька Осипцов.
– А-а, Хромая Белка, – улыбнулся Муравьев.
– Да, да, как ты ему ногу замороженную спасал.
– А, – махнул рукой Виктор, – спасал, спасал, а все равно у него с ногой что-то не так, хромает. Вот какие дела. Сейчас к нему же и веду твоего друга Мишу. Я ж уже не раз тебе говорил, что у того силы волшебные какие-то есть. Такие, что ой-яй-ой. Настоящий колдун, а вот себя лечить не может. Удивительно.
– Так, я не об этом, – глубоко вздохнув, отмахнулся от Муравьева Кузьма. – Не перебивай! Я про Чурсина-то не закончил рассказ. Ты ж просил. – Голос у Кузьмы стал тверже, опьянение проходило. – Коля Чурсин кого только ни спасал. Парню нашему пуля в голову попала, вылечил. Во-от это человечище! Давай за его здоровье?
– Погоди, погоди, тебе же сейчас уходить? – остановил Кузьму Виктор. – Напьешься, Голый пуп не пройдешь.
– А если по сосьвинскому зимнику пойду, а не через него?
– Злое нынче там место, – вздохнул Муравьев. – Ягоды нынче мало, так там три медведя и две самки с потомством пасутся на болоте и в кедраче, и в тайге, что рядом. Вот какие дела.
– Ё-ё-ё, – с испугом, схватившись руками за голову, запричитал Филиппов. – А на Голом пупе что, нет ягоды?
– Затоп он, бобры чи еще кто, перекрыли приток Малого Воя в Безымянное озеро.
– А как же мне его проходить-то? – В голосе Кузьмы появилась паника.
– Может, вернешься в город назад по той дороге, по которой шел сюда с Мишей?