Полночные тени - стр. 69

Пообещал себе: настанет день, когда они не будут знать нужды. Не придется ночевать в нищих кварталах, не придется красть у булочника пироги, не придется мерзнуть…

…В ночном лесу каждый шорох, уханье, шелест, лай, цокот заставляет боязливо вздрагивать и оглядываться. Во тьме мерещатся клыкастые худые твари, чей мех на горбатых спинах лоснится то ли от крови их жертв, то ли от воды из местной речушки – не рассмотреть.

Из красноватых туч глядит, как капля, одинокая звезда. Сердце бешено колотится, хриплое дыхание вырывается из груди.

Стараясь не пугать сына, он крепче сжимает его ладошку и говорит что-то ободряющее…

…Траурная заря освещает хлипкие каменные стены города. Нахмурившись, плачет дождем равнинная даль.

Но здесь, у огромного валуна, раскрашенного голубой краской непонятными письменами, сухо, лишь изредка остужающий ветер треплет волосы.

Налай уже достаточно взрослый, чтобы помогать тащить отцовские свитки с заклинаниями – их единственные ценности, на которые не позарятся даже бедняки.

Сын бережно прижимает к груди подобранную обезьянку. Её противный голосок раздражает.

Зигват до сих пор часто озирается, боясь увидеть разбойников, напавших на бродячий цирк.

Боги! Это было ужасно!

Вчера они с сыном в лесу наткнулись на настоящее побоище. В память, похоже, навсегда впечатались перевернутые повозки, разрубленные мужчины и женщины, повешенные на ветвях дети.

Сердце, мое бедное сердце, ты давно превратилось в окровавленный лоскут…

Статуя Бронзовой царицы на величественном гранитном постаменте высотой в рост Зигвата ослепительно сияет в центре небольшой комнаты.

Скульптура кажется слишком величественной, слишком огромной для такого крохотного места.

Она сидит на коленях и как бы пытается защититься руками-тростинками от удара.

Её застывшее лицо по-царски красиво. Из сапфировых глаз бьют лучи света. А у накрытых каменной простыней ног лежит бронзовая маска.

Зигват доковылял до статуи и замер.

Ноги едва не подкосились. Последний недостающий символ причудливыми металлическими завитками украшает маску.

– Налай, мы нашли! Получилось!

– Это точно он, папа?

– Да.

– Уверен?

– Да, малыш!

Трясясь от нервной дрожи, Зигват снял сумку с мертвой обезьянкой с плеч Налая, бережно положил у ног.

– Скидывай быстрее плащ и одежду, сын, – сказал он. – У нас мало времени.

На груди, плечах, руках и ногах сына красуются охряные татуировки. Вчера пришлось потратить кучу сил и времени, нанося по памяти магические символы.

– Папа, ты весь в крови.

– Ничего страшного, Налай. Я не испачкаю тебя.

– Я не о том! Тебе же больно!

Зигват не ответил, потянулся к своей заплечной сумке и…

Выплюнул проклятие.

Совсем забыл, как потерял её в бою перед входом в замок! Красок нет! Страх ледяными когтями прошелся по спине, вонзился иголками, сжал кишки.

Выход должен быть…

Взгляд упал на сумку Налая, под которой уже скопилась небольшая алая лужица – кровь мертвого Аузяна.

– Только ничего не бойся, малыш. Мы практически у цели. Ведь у тебя все хорошо, да?

– Папа, когда все закончится?

– Скоро, очень скоро.

Зигват обмакнул палец в лужицу и, глядя на символ бронзовой маски, принялся срисовывать его на лбу сына.

– Налай, прошу: мысленно повтори слова, которые мы с тобой так долго учили. Ты же их помнишь?

– Да. Наверное…

– Ничего не перепутай. Это очень важно.