Полночные тени - стр. 67
Всхлипнув, он распахнул большой нагрудный карман.
Всегда гладкая шерсть обезьянки сейчас торчит мокрыми колтунами, тщедушное тельце скрючено, когтистые лапки безвольно лежат, большие желтые глаза остекленели и смотрят в пустоту.
Бедное животное отмучилось.
– У мага был нож, – выдавил из себя Налай, борясь со слезами. – Я лванул вперед и думал, что плоскочил, но лезвие скользнуло по карману… Папа… папа, сделай что-нибудь!
Зигват бросил:
– Когда найдем недостающий символ, сможем оживить Аузяна. Налай, у нас мало времени.
– Я больше не могу, пап. Я хочу, чтобы это всё закончилось!
– Мы практически у цели. Осталось всего ничего.
– Ты всегда так говолишь! – обиженно воскликнул Налай.
– Только не в этот раз. Всё, вставай и пошли.
Он попытался было подняться, но ребра отозвались чудовищной болью – словно великан ударил в солнечное сплетение.
Хрипя, Зигват подцепил кончиками пальцев робу.
Ситуация хуже некуда: одному из послушников удалось сильно достать его.
Рана в боку глубокая.
Крови натекло столько, что штаны противно прилипают к ногам.
«Я дойду».
– Налай, помоги, пожалуйста, встать. И дай саблю.
Глава 10
– Ты самый сильный, любимый. И у тебя всё получится.
– Действительно так считаешь?
– Конечно! Иначе я бы выбрала другого. Ты всего добьешься.
– А вот отец в детстве говорил, что я закончу бродягой в канаве.
– Он просто пытался лишить тебя опоры. Чувствовал свою слабость.
Узкие коридоры-лабиринты сменяются просторными залами, где от холода кожа покрывается мурашками.
Бронзовые, мраморные, гранитные скульптуры-чудовища провожают взглядами. Их изумрудные глаза горят страшным голубым светом, пасти широко раззявлены, острые загнутые зубы блестят.
Задыхаясь, Зигват не щадит себя и бежит.
Он не знает куда идти, повинуется чутью.
Эхо криков и тяжелых шагов докатывается до него и сына – послушники не отстают, не дают времени передохнуть.
– Постой, Налай… Сейчас…
Боль в боку совсем невыносимая, тысячи невидимых иголок колют нижнюю часть спины, переходя к груди. Сердце испуганной птицей рвется в клетке ребер, отдаваясь ударами в ушах.
В глотке сухо, язык скребется по нёбу, точно по наждачке. Перед глазами всё расплывается, коридор то сужается, то наоборот расширяется.
Налай испуганно смотрит ему за спину, ожидая приближение врагов.
– Всё, – сказал Зигват, – я в порядке.
– Нет, не в порядке!
– Пошли.
– Может, нам надо сдаться? Папа, может, нас не тлонут?
Сердитый смешок вырвался из груди Зигвата.
– Только не после того, что мы сделали, сын.
– Но ты умилаешь! – воскликнул Налай.
Слезы покатились по его щекам, оставляя грязные дорожки на щеках.
«Я не отрекусь от своего сына. Не выброшу на улицу. У нас будет свой дом».
Собрав волю в кулак, Зигват, покачиваясь, пошел вперед.
Сабля стала такой тяжелой, что он волочит лезвие по полу. Колени не сгибаются.
«Яла, я не предам. Обещал дойти до конца! Ты верила в меня, никогда не винила, хотя жили в бедности. И я докажу! Выглянет свет.
Не может не выглянуть.
Уже через столько всего прошли, столько лет потрачено, столько перетерпели. Осталось совсем чуть-чуть. Сама судьба выведет меня к цели. Не зря топчу землю!
Я сильный, сильный, сильный…»
– Сильный… сильный… – начал бормотать он.
Из коридора выбежали три послушника. Затем остановились и встали в боевые стойки.
У двоих – длинные металлические палки, а у третьего – полуторный меч.