Размер шрифта
-
+

Полночные тени - стр. 67

Всхлипнув, он распахнул большой нагрудный карман.

Всегда гладкая шерсть обезьянки сейчас торчит мокрыми колтунами, тщедушное тельце скрючено, когтистые лапки безвольно лежат, большие желтые глаза остекленели и смотрят в пустоту.

Бедное животное отмучилось.

– У мага был нож, – выдавил из себя Налай, борясь со слезами. – Я лванул вперед и думал, что плоскочил, но лезвие скользнуло по карману… Папа… папа, сделай что-нибудь!

Зигват бросил:

– Когда найдем недостающий символ, сможем оживить Аузяна. Налай, у нас мало времени.

– Я больше не могу, пап. Я хочу, чтобы это всё закончилось!

– Мы практически у цели. Осталось всего ничего.

– Ты всегда так говолишь! – обиженно воскликнул Налай.

– Только не в этот раз. Всё, вставай и пошли.

Он попытался было подняться, но ребра отозвались чудовищной болью – словно великан ударил в солнечное сплетение.

Хрипя, Зигват подцепил кончиками пальцев робу.

Ситуация хуже некуда: одному из послушников удалось сильно достать его.

Рана в боку глубокая.

Крови натекло столько, что штаны противно прилипают к ногам.

«Я дойду».

– Налай, помоги, пожалуйста, встать. И дай саблю.


Глава 10

– Ты самый сильный, любимый. И у тебя всё получится.

– Действительно так считаешь?

– Конечно! Иначе я бы выбрала другого. Ты всего добьешься.

– А вот отец в детстве говорил, что я закончу бродягой в канаве.

– Он просто пытался лишить тебя опоры. Чувствовал свою слабость.

Узкие коридоры-лабиринты сменяются просторными залами, где от холода кожа покрывается мурашками.

Бронзовые, мраморные, гранитные скульптуры-чудовища провожают взглядами. Их изумрудные глаза горят страшным голубым светом, пасти широко раззявлены, острые загнутые зубы блестят.

Задыхаясь, Зигват не щадит себя и бежит.

Он не знает куда идти, повинуется чутью.

Эхо криков и тяжелых шагов докатывается до него и сына – послушники не отстают, не дают времени передохнуть.

– Постой, Налай… Сейчас…

Боль в боку совсем невыносимая, тысячи невидимых иголок колют нижнюю часть спины, переходя к груди. Сердце испуганной птицей рвется в клетке ребер, отдаваясь ударами в ушах.

В глотке сухо, язык скребется по нёбу, точно по наждачке. Перед глазами всё расплывается, коридор то сужается, то наоборот расширяется.

Налай испуганно смотрит ему за спину, ожидая приближение врагов.

– Всё, – сказал Зигват, – я в порядке.

– Нет, не в порядке!

– Пошли.

– Может, нам надо сдаться? Папа, может, нас не тлонут?

Сердитый смешок вырвался из груди Зигвата.

– Только не после того, что мы сделали, сын.

– Но ты умилаешь! – воскликнул Налай.

Слезы покатились по его щекам, оставляя грязные дорожки на щеках.

«Я не отрекусь от своего сына. Не выброшу на улицу. У нас будет свой дом».

Собрав волю в кулак, Зигват, покачиваясь, пошел вперед.

Сабля стала такой тяжелой, что он волочит лезвие по полу. Колени не сгибаются.

«Яла, я не предам. Обещал дойти до конца! Ты верила в меня, никогда не винила, хотя жили в бедности. И я докажу! Выглянет свет.

Не может не выглянуть.

Уже через столько всего прошли, столько лет потрачено, столько перетерпели. Осталось совсем чуть-чуть. Сама судьба выведет меня к цели. Не зря топчу землю!

Я сильный, сильный, сильный…»

– Сильный… сильный… – начал бормотать он.

Из коридора выбежали три послушника. Затем остановились и встали в боевые стойки.

У двоих – длинные металлические палки, а у третьего – полуторный меч.

Страница 67