Покров над Троицей - стр. 32

***

С Долгоруковым Ивашке работалось хлопотно, но интересно. Тягомотное сидение за переписыванием грамот и книг сменилось круглосуточной беготней по стенам и башням, где воевода наводил порядок, укреплял дисциплину, топал ногами, кричал, рукоприкладствовал, а потом требовал у Ивашки записать или запомнить потребности стрельцов и пушкарей, “дабы способствовать зело сторожкой службе”. Ещё более яростные скандалы сопровождали князя при посещении ключника монастыря Иосифа Девочкина. Тот наотрез отказывался беспрекословно выполнять распоряжения воеводы и по первому требованию выдавать необходимое снаряжение и провиант во всё возрастающих количествах.

–Я, что, для себя прошу? – Долгоруков стучал по столу так, что сотрясался весь пол в казначействе. – Мне войско надо одеть, накормить, обиходить, чтобы на стенах не мёрзло и не христарадничало.

–Да им, аспидам, сколько ни выдай – всё сожрут, – возражал сухонький коротышка Девочкин, пряча за спину связку ключей, – все припасы за неделю схрумкают. А что потом? Зубы на полку? Зима ещё не пришла, а амбары монастырские уже наполовину пусты.

В монастыре было тревожно не только с едой. Три тысячи человек из окрестных сёл, набившиеся за стены обители, нуждались в крове, продовольствии, теплой одежде, а на такое количество постояльцев монастырские запасы не рассчитаны. Быстрее всего таяли дрова, и не было никакой возможности сократить их расход. Без круглосуточно полыхающих костров холодные октябрьские ночи не пережил бы ни один сиделец. Люди грелись у спасительного огня, но всё равно мёрзли и болели.

Гремя ножнами сабли и хлопнув от души дверью, воевода уходил от ключника в расстроенных чувствах, а Девочкин шёл к архимандриту, и старцы, помолясь, отпускали нужное количество кожи и сукна, свинца и пороха, круп, соленьев и другого припаса. Оружейные мастерские спешно меняли фитильные пищали стрельцов на собственные – кремниевые, удобные и дальнобойные. На две трети княжеские запросы монастырь удовлетворял. Все ждали помощи, обещанной из Кремля, с надеждой смотрели на московский тракт, но он был тих и пустынен.

***

Долгоруков вскарабкался на пузатую Пятницкую башню, четвертую за вечерний обход. Тяжело дыша, опёрся о край стрельницы, наклонившись вперед и прищурившись. Ивашка выглядывал из-за его спины, забравшись на огромный медный котел в сто вёдер, заполненный почти до краёв застывшей черной смолой.

–Ходят? – коротко спросил князь у сотника, провожая взглядом польский отряд, скрывающийся за мельницей.

–Ходят, бисовы дети, – вздохнул Иван Ходырев, дворянин из Алексина, прибывший в монастырь со своим отрядом аккурат накануне осады. – Два раза в день – утром и вечером. А зачем ходят – тайна великая есть. Доходят до гумна, разворачиваются – и обратно…

Короткий строй польских жолнежей в синих кафтанах спускался от Терентьевской рощи к Кончуре и неторопливо брёл по берегу речки к запруде.

–Плохо, что мельницу оставили, – вздохнул Долгоруков, – муки в обители – кот наплакал. Чем людей кормить?

–Худо, – согласился сотник, – да где ж удержать её, когда латиняне так ломят?

Постояли минуту молча, глядя на загадочный польский отряд, скрывшийся за мельницей.

–Сейчас обратно пойдут, – зачем-то понизив голос, произнёс сотник.

Словно откликаясь на его слова, из-за остроконечной крыши показалась голова отряда.