Покров над Троицей - стр. 33
–Это не они, – вырвалось у Ивашки, неподвижно замеревшего на чане со смолой.
–Как не они? – удивился Долгоруков.
–Да ты что, малец, кафтаны да шапки ляшские не различаешь? – усмехнулся сотник.
–Кафтаны те же, – согласился Ивашка, опасливо косясь на князя – не заругает ли, – да только сюда шли в чистом, а уходят в грязи вымазанные, словно ночевали в луже, а на сапогах комья свежей земли, как с пашни… А ей там и взяться негде – бережок, песочек да камни.
–Ишь ты, глазастый какой! – удивился сотник…
–Дошли до мельницы чистые, развернулись и сразу же обратно – грязные… Даже специально тщитися – измазюкаться времени не хватит…, – заметил странность воевода. – Стало быть…
–Неужто подкоп? – присвистнул сотник. – Меняют копателей латиняне. Одни приходят, другие на отдых направляются… А со стороны кажется, что одни и те же…
–Сколько сажен от стены до мельницы? – уточнил Долгоруков.
–Меньше сотни. И берег там крутой, от нас закрывает, копать удобно…
–Вот и появилось у нас неотложное дело…, – упершись взглядом в мельницу, словно пытаясь проникнуть сквозь твердь, произнес воевода. – Беги, Иван, к детям боярским, скажи, я распорядился – пусть выходят со своими сотнями Иван Есипов, Сила Марин, Юрий Редриков, Борис Зубов да Иван Внуков. Давно просили меня потешиться, пусть разомнутся… Молодец, Ивашка, не иначе ангел поцеловал тебя, дабы узреть нам коварство литовское.
***
Ворота открыли, когда быстрый осенний день подходил к концу, вблизи крепости прекратили гарцевать разъезды лисовчиков, и со стороны польского лагеря потянуло ароматным варевом.
–Ну, с Богом! – Иоасаф размашисто перекрестил всадников, построенных в колонну по два.
Голохвастов поднял руку, кивнул, и переславские, владимирские, алексинские сотни лёгкой рысью, без лишнего шума минули Красные ворота и устремились к мельнице, охватывая её с обеих сторон. Сверху, с высоты Пятницкой башни казалось, будто серые ручейки потекли по жухлой траве, и только изредка под епанчами, как рыбий бок в омуте, отсвечивали фамильные шамахейские шолома и бахтерцы, наручи и батарлыки, навоженные золотом и серебром.
Вслед за кавалерией, переваливаясь на ухабах, покатились крестьянские телеги, тяжело гружёные зерном. Монастырские служки торопились воспользоваться оказией и, пока дворяне ратятся, намолоть как можно больше муки. Последней из крепости вышла стрелецкая сотня Вологжанина с предписанием стать крепким тылом и опорой поместной кавалерии, занять позиции вдоль речки Кончуры, поддержать детей боярских на обратной переправе огнём своих мушкетов и не дать перерезать беззащитных мукомолов.
Ковыряющийся в земле польский наряд, умиротворенный спокойной жизнью, особо не потревоженной до сегодняшнего дня, вечернюю вылазку откровенно проспал. Когда речушка забурлила под сотнями конских копыт, со стороны мельницы раздались истошные вопли тревоги, а затем под высоким берегом послышался лязг стали. После короткой схватки жалкие остатки жолнежей пустились наутёк, преследуемые радостно кричащими всадниками.
–Куда! Стоять! Назад! – разорялся в башне Долгоруков, опасаясь засады. Но разгоряченные погоней ничего не видели и не слышали. Азарт легкой победы над застигнутыми врасплох копателями, не добравшимися до огнестрельного оружия, вскружил головы лихим, застоявшимся без дела дворянам, и они, настёгивая коней, спешили превратить бегство противника в его полное уничтожение. Польский лагерь, пребывавший в предвкушении плотного горячего ужина, быстро опомнился, зашумел, разорвал сумерки громкими отрывистыми командами и призывными звуками горна, намереваясь как можно быстрее отравить московитам радость победы. Та-дах! – впопыхах и не прицельно – больше, чтобы напугать, чем попасть, – громыхнули пушки со стороны Терентьевской рощи. Над головами русских взвизгнул тяжелый дроб, вспенил воду, словно великан шлепнул огромной ладошкой по речной глади. Затарахтели вразнобой караульные мушкеты, слишком слабосильные, чтобы дотянуться свинцом до русской кавалерии. А из-за свежего частокола, устрашающе визжа и улюлюкая, выскочила дежурная сотня полковника Лисовского.