Подруга дочери. Запретное исцеление - стр. 8
Вечер. Марина в своей комнате, тихо напевает какую-то детскую песенку. Она практически не выходит оттуда. У меня сжимается сердце. Я сижу на кухне, пью холодный чай и смотрю в окно. Синий забор нуждается в покраске. Как и всё остальное. Энергии нет. Ни на что. Только работа, дом, Марина. Беличье колесо отчаяния.
И вдруг – стук в калитку. Негромкий, неуверенный. Я встаю, подхожу к окну. За синими досками – она. Вера. В простом сарафане, с корзинкой в руках. Солнце играет в её светлых волосах. Выглядит… хрупкой.
В груди что-то теплеет. Неожиданный отголосок радости пробивается сквозь пелену горя. Она пришла. Пришла. Словно глоток свежего воздуха в затхлой комнате. Словно луч солнца, пробившийся сквозь свинцовые тучи.
Я смотрю на неё, стоящую у калитки, и чувствую, как что-то внутри меня оживает. Как будто впервые за долгие годы я вижу не только боль и потерю, но и жизнь. Живую, настоящую, которая проходила где-то в стороне все эти годы.
Вера стоит там, в лучах заходящего солнца, и я вдруг понимаю, что это может быть началом чего-то нового. Не исцеления – нет, слишком глубока рана. Но, возможно, небольшим шагом в сторону того, что поможет нам обоим жить дальше. Жить, а не существовать. Возможно, я и не отдавал себе отчёта, как сильно нуждаюсь в этом шаге. И если она пришла, то, возможно, тоже нуждается в этом шаге?..
Я торопливо выхожу во двор, и моё сердце бьётся чаще. Впервые за долгое время я чувствую что-то помимо боли и отчаяния. Впервые за долгое время я надеюсь.
Я распахиваю калитку.
– Роман Андреевич… Здравствуйте. – Голос чуть дрожит.
– Вера. Заходи. – Пропускаю её во двор. – Не ожидал так скоро.
– Я… я испекла пирог. С яблоками. Бабушка подсказала, что вы… что Марина Юрьевна раньше любила яблочный. – Она протягивает корзинку. От неё идёт тёплый, сладкий аромат сдобы. Домашний. Давно забытый.
– Спасибо, – беру корзинку. Руки немного трясутся. Глупо. – Очень… очень мило с твоей стороны. Проходи, садись. На веранде прохладнее.
Она осторожно проходит в дом, оглядывается. Вижу, как её взгляд цепляется за знакомые детали – старые часы, тикающие с каким-то надрывным упорством, фотографии на стене, каждая из которых – осколок прошлого. На одной – мы с Мариной, молодые, счастливые, Маша лет пяти, у меня на плечах. Вера быстро отводит глаза, словно боится, что прошлое оживёт и поглотит её целиком.
Мы проходим через кухню, сразу в раскрытые двери веранды. Здесь действительно свежее, и воздух пропитан ароматом сирени, шиповника, других цветов, запахом травы, нагретой на солнце. Ставлю корзинку на стол, накрытый старой выцветшей клеёнкой с подсолнухами – той самой, что мы покупали на рынке тем последним летом. Теперь – словно в прошлом веке. В прошлой жизни.
– Чай согреть? Или холодный компот? – спрашиваю у своей гостьи, отвлекаясь от накатывающих мрачных дум.
– Чай, пожалуйста. Если не сильно затруднительно.
Ставлю чайник. Неловкое молчание. Я достаю пирог. Он румяный, аппетитный, с золотистой корочкой. Разрезаю – яблоки пахнут корицей, ванилью и… домом. Теплом, уютом, счастьем.
– Бабушка твоя не обманула. Пахнет отлично, – пытаюсь шутить, но голос звучит натянуто, словно струна, готовая порваться.
– Надеюсь, на вкус тоже отлично, – она робко улыбается. Шрам при этом чуть тянет кожу у глаза, но я стараюсь не смотреть туда. Не хочу заставлять её нервничать.