Подруга дочери. Запретное исцеление - стр. 9
Наливаю чай. Садимся. Молчим. Пробую пирог. Действительно хорош. Воздушный, с приятной кислинкой, тающий во рту.
– Очень вкусно, Вера. Спасибо.
– Рада, что понравилось. – Она отпивает чай, смотрит куда-то в сад, где буйная растительность и давно уже нет порядка и уюта. – У вас… всё так же. Только сирень разрослась.
– Да… – вздыхаю. – За всем не уследишь. Работы много. Да и… – обрываю себя. Не надо про Марину. Не сейчас.
Ещё глоток чая. Тишина снова начинает давить, словно бетонная плита. Я смотрю на Веру, на её тонкие пальцы, сжимающие чашку, на шрам, который она так старательно прячет под волосами, и вдруг понимаю – она такая же потерянная, как и я. Может быть, даже больше.
– Помнишь, – начинаю я неожиданно для себя, – как вы с Машкой в самый дождь полезли на крышу сарая за котёнком? А лестница завалилась?.. – указываю взглядом на перекошенный сарай, где в моей памяти до сих пор видны следы от их детских ног на старом шифере.
Глаза Веры расширяются, потом в них вспыхивает тёплый огонёк, такой живой, такой настоящий. То, что я давно не видел ни у кого – ни у соседей, ни у врачей, ни – тем более – у Марины. То, что я почти забыл сам – искра жизни, не потушенная горем. Словно солнце выглянуло из-за туч после долгой непогоды.
– Ой, помню, конечно! Мы промокли до нитки! А вы нас потом отчитывали, что крыша старая, провалиться могли! А котёнок… – она смеётся, лёгкий, почти девичий смех ласкает слух, словно дивная мелодия. Прекрасный. В нём столько жизни, столько энергии, что я невольно расслабляюсь, оттаиваю. – Котёнок сам потом слез, когда дождь кончился!
– Ага! А вы тогда сидели, как две мокрые курицы, и ревели, что он не слезет! – Я тоже не могу сдержать улыбку. Картинка встаёт перед глазами так ярко, словно это было вчера: две перепачканные, мокрые насквозь девчонки, плачущие под проливным дождём. Как же давно я не вспоминал этот случай! Как же давно не позволял себе просто… улыбаться. – А потом Машка придумала, что это не котёнок, а принц, заколдованный злым джинном, и мы его спасали, рискуя жизнью! И заставила ведь меня лезть на эту крышу под ливнем… Правда, он больше испугался меня, забился между старыми досками и утеплителем, но Машка всё равно посчитала миссию выполненной. Главное, что не под дождём! – рассказываю я, чувствуя, как тепло разливается в груди. Как же легко становится от этих воспоминаний!
– Да! – Вера смеётся уже громче, запрокидывая голову. Её смех, такой искренний, такой заразительный, словно разбивает невидимую стену, которая столько лет окружала меня. – И мы ещё неделю ходили героинями! Искали потом следующее задание!
Вспоминаю, как после мы втроём сидели на кухне, как Маша хохотала, рассказывая, как они с Верой чуть не свалились с крыши. Как Марина ворчала, но делала это с улыбкой. Как мы все вместе придумывали новые приключения, новые игры. Как жизнь была наполнена смыслом, радостью, любовью.
Мы смеёмся. И этот смех – настоящий, лёгкий, свободный. Как глоток чистой воды в пустыне. Как первый вдох после долгого погружения под воду. И мы вспоминаем. Вспоминаем Машу. Её проказы, её фантазии, её безудержную энергию. Как они с Верой красили соседского пса в зелёный цвет на первое апреля. Как устроили “цирк” во дворе и чуть не спалили занавес. Как собирали “секретики” под стеклышками. Каждая история – как луч света, пробивающийся сквозь мрак, как глоток свежего воздуха в душном помещении.