Подглядывающая - стр. 65

А чего ты хотела, Эмма?..

Мне горько.

Сжимаю пальцами переносицу, хотя это очень неудобно делать в толстых варежках. И чувствую, как на плечо мне ложится рука.

Не успеваю прийти в себя, так что Эй получает под дых моим взглядом. По крайней мере, вид у пижона именно такой.

— Эм... — словно у него самого дефект речи.

Я улыбаюсь, а в глазах слезы.

Эй резко притягивает меня к себе и обнимает так сильно, что от этого внезапного порыва рыдать хочется еще сильнее.

— Скажи кто, — требует он шепотом на ухо.

Я качаю головой — вытираю слезы о ледяной воротник его пальто.

— Эм, ну скажи, я смогу помочь. Я очень многое могу. Ты даже не представляешь…

Отлипаю от него. Он выпускает меня из объятий.

— Наверное, тебе жутко любопытно, куда же мы сейчас отправимся! — Эй меняет тему, меняет тон голоса — за что я невероятно ему благодарна. — Бьюсь об заклад, такого ты не ожидаешь. Пойдем! — он снимает свою перчатку, снимает мою варежку и берет за руку.

Мы кружим по присыпанным снегом улицам. Вырываемся за город. Сообщение Сергея все еще царапает душу, но ощущение такое, будто я удаляюсь не только от своего дома, но и от той острой тоски, которую испытала. Как же хочется сказать: «Быстрее!» Но, во-первых, Эй и так мчит с приличной скоростью. А во-вторых, это слишком карикатурно звучит, когда говоришь «быстрее» очень медленно, запинаясь через букву.

Где мы?

Я оглядываюсь, выходя из машины. Парковка возле трассы забита почти полностью, но людей мало.

— Пойдем! — Эй улыбается, заразительно, искренне, будто ребенок, и куда-то тянет меня за руку.

Я начинаю догадываться о происходящем, когда мы останавливаемся у палатки с вывеской «Прокат». Мимо тащит тюбинги семья: родители и двое малышей. Их одежда покрыта коркой льда и прессованного снега, я с трудом могу разобрать цвет курток.

— Да, Эмма, да, — не только словами, но и всем своим довольным видом подтверждает догадку Эй. — Сейчас мы с тобой повеселимся!

Он выбирает большой белый тюбинг в виде радужного пони, с мордой и хвостом.

Я понимаю: Эй не шутит. Смеюсь, качаю головой и, скрестив перед собой руки, отступаю. Но нам обоим ясно, что сопротивление бесполезно. Эй догоняет меня за пару шагов. Едва ощутимая подножка — и я мягко плюхаюсь на тюбинг. Барахтаюсь, неловко пытаясь из него выбраться, а Эй со всей прыти тянет тюбинг за трос.

— Н-нет! Н-нет! — сквозь смех, смешанный с ужасом, пытаюсь выдавить я, жмурясь и морщась от снега, который летит в глаза, забивается в нос и рот.

Из-за этого я пропускаю момент, когда мы подъезжаем к горке, и понимаю, что происходит, только почувствовав резкий толчок в спину и сразу за этим — мгновение свободного падения.

— А-а-а-а-а-а! — ору я, подпрыгивая на ухабах и снежных изгибах.

Люди разбегаются передо мной — к счастью. Потому что я не в силах управлять этой стихией.

Снег в рукавицах, под шарфом, в глазах, в ушах — шапка сбилась. Я все ору — так, что чувствую снег и на вкус. Меня норовит вытряхнуть из тюбинга, вертит и штормит, а горка все не кончается.

— А-а-а-а-а-а!..

И вот наконец скорость тюбинга замедляется. Некоторое время он скользит по инерции, а потом замирает.

Сижу, не веря, что все закончилось, вцепившись в резиновые ручки. Ощущение такое, будто снег подо мной сейчас провалится и все начнется заново. Но ничего не происходит.