Песнь расколотых небес - стр. 5
Утро было тихим. Линь Сюэ сидела, скрестив ноги, её пальцы скользили по струнам, рождая мелодию, что текла, как ветер в листве. Она не видела солнца, но чувствовала его тепло на щеках, не видела осколка, но слышала, как он гудит в ответ на её игру. Ветер усилился, закружился вокруг неё, подхватывая листья и пыль, и голоса в её голове стали громче:
– Играй, дитя… Играй, и мы вспомним…
Она не понимала, кто говорит, но подчинялась, позволяя пальцам двигаться быстрее. Ноты сплетались в хор, что поднимался к небу, и где-то высоко, в сердце осколка, что-то дрогнуло.
Деревня просыпалась медленно. Женщины несли корзины с рисом к реке, мужчины точили мечи у кузницы, а дети бегали по улочкам, их смех звенел, как колокольчики. Линь Сюэ слышала всё это – каждый звук был для неё картиной, что рисовала мир, которого она не могла увидеть. Но сегодня в воздухе витало напряжение. Сегодня был день праздника Небесного Ветра, когда клан Линь чтил Цянь Луна, повелителя бурь, чьи крылья, по преданию, держали осколки в небе. Храм уже украсили шёлковыми лентами, красными и золотыми, а на алтаре возвышалась статуя дракона, вырезанная из нефрита, с глазами из сапфиров.
Линь Чжоу вышел из дома, его шаги были тяжёлыми, как удары молота. Он остановился перед дочерью, его тень упала на неё, и голос, хриплый от лет и гнева, прорезал тишину:
– Опять играешь свои проклятые песни? Хватит бесить богов, девчонка. Сегодня праздник. Или ты хочешь, чтобы ветер снёс нас всех?
Линь Сюэ опустила руки, гуцин замолчал.
– Я только… слушаю, отец, – тихо ответила она.
– Слушаешь? – фыркнул он. – Слепая и глупая. Если бы твоя мать не умерла, глядя на тебя, может, ты бы научилась молчать.
Его слова были острыми, как клинки, но Линь Сюэ давно привыкла к ним. Она промолчала, лишь пальцы сжались на гуцине. Линь Чжоу ушёл, его сабля звякнула о пояс, а она осталась сидеть, чувствуя, как ветер гладит её лицо, словно извиняясь за отца.
Праздник начался с барабанного боя. Гул разнёсся по деревне, зовя всех к храму. Линь Сюэ поднялась, взяла гуцин под мышку и пошла, ориентируясь на звуки. Её шаги были лёгкими, босые ноги ступали по земле, чувствуя каждый камешек. Она не любила праздники – толпа пугала её, голоса людей заглушали ветер, но сегодня что-то тянуло её к храму, словно нить судьбы натянулась в её руках.
У храма собрался весь клан. Старейшина Линь Хань – старик с бородой, белой, как снег, и глазами, что видели слишком много зим, стоял у алтаря, держа посох с драконьей головой. Его мантия, расшитая серебряными нитями, шелестела на ветру. Воины клана, одетые в доспехи из кожи и железа, выстроились в ряд, их мечи сверкали в лучах солнца. Женщины пели гимны Цянь Луну, их голоса поднимались к небу, а дети бросали лепестки лотоса к подножию статуи.
Линь Сюэ остановилась у края толпы, прижимая гуцин к груди. Она слушала, как ветер кружит над храмом, как он поёт в ответ на гимны, но его голос был громче, настойчивее. Она подняла руку, коснулась струн, и нота вырвалась – чистая, резкая, как крик птицы. Толпа замолчала, все головы повернулись к ней. Линь Хань нахмурился, его посох ударил о землю.
– Кто посмел нарушить молитву? – прогремел он.
– Это я, – тихо сказала Линь Сюэ, шагнув вперёд. – Ветер… он хотел, чтобы я сыграла.