Песнь расколотых небес - стр. 7
Тишина после бури была обманчивой. Где-то вдалеке скрипели рухнувшие балки, плач младенца резал уши, а шаги воинов клана, окруживших её, звучали, как удары молота о наковальню. Линь Хань шагнул ближе, его посох с драконьей головой стукнул о землю, и голос, дрожащий от старости и ярости, разорвал молчание:
– Ты слышала, что я сказал, слепая? Уходи. Твоя музыка – не дар, а проклятие. Ты разбудила ветер, и он едва не стёр нас с лица земли. Если боги узнают, что мы укрывали тебя, их гнев падёт на всех.
Линь Сюэ подняла голову, её слепые глаза смотрели куда-то мимо старейшины, туда, где гудел осколок неба. Она не ответила сразу – слова застряли в горле, горькие, как лекарственный отвар, что мать заставляла её пить в детстве. Она вспомнила Линь Мэй: её мягкие руки, что гладили её волосы, её голос, что пел колыбельные, пока буря выла за стенами. Мать умерла, когда Линь Сюэ было пять, и клан шептался, что это её слепота и странные мелодии высосали жизнь из Линь Мэй. Может, они были правы. Может, она и правда проклятие.
– Я не хотела… – начала она, но Линь Чжоу перебил её, его голос был резким, как удар сабли:
– Не хотела? Ты разрушила храм, девчонка! Ты опозорила нас перед Цянь Луном! Если бы я знал, что ты принесёшь столько бед, я бы оставил тебя в горах в тот день, когда ты родилась!
Его слова ударили сильнее бури. Линь Сюэ сжала гуцин, её пальцы побелели, но она не заплакала. Слёзы были роскошью, которой она не могла себе позволить. Она повернулась и пошла прочь, её шаги были медленными, но твёрдыми, как ритм мелодии, что всё ещё звучала в её голове. Ветер подхватил её косу, развязал ленту, и волосы рассыпались по плечам, чёрные, как ночь, что наступала над деревней. Клан смотрел ей вслед, но никто не двинулся, чтобы остановить её – ни воины с мечами, ни женщины с корзинами, ни даже Линь Чжоу, чья тень осталась позади, как памятник её прошлому.
Она шла, пока звуки деревни не стихли, уступив место шёпоту ветра и шуму реки, что текла у подножия холма. Здесь, вдали от глаз клана, она опустилась на колени у воды, положила гуцин рядом и провела рукой по его треснувшему корпусу. Ей нужно было починить его – без музыки она была ничем, пустой оболочкой, что не могла ответить голосам, зовущим её из неба. Она сорвала несколько длинных травинок, скрутила их в тонкие нити и попыталась связать лопнувшие струны, но пальцы дрожали, а трава рвалась. Тогда она просто прижала гуцин к груди и закрыла глаза, слушая.
Ветер пел громче здесь, у реки. Его голос был не одинок – в нём сплетались десятки других, тонких и далёких, как эхо, что отражалось от осколков неба. Они шептались, звали, умоляли:
– Играй, дитя… Ты – первая струна… Ты – начало…
Линь Сюэ не понимала их слов, но чувствовала их силу. Это был не просто ветер – это была мелодия, древняя, как само небо, и она текла через неё, как кровь в венах. Она подняла голову, вдохнула влажный воздух, пахнущий травой и землёй, и впервые за многие годы улыбнулась. Пусть клан отверг её, пусть отец проклял, но ветер был с ней, и он не лгал.
Она не знала, сколько просидела у реки, но солнце уже клонилось к закату, когда шаги прервали её мысли. Они были тяжёлыми, уверенными, и сопровождались звоном металла – кто-то шёл с оружием. Линь Сюэ напряглась, её рука сжала гуцин, но голос, что раздался, был не угрожающим, а усталым, с ноткой любопытства: