Размер шрифта
-
+

Первый реактор Курчатова - стр. 8

Он положил ладонь на холодные перила и пошёл наверх – к инструктажу, где всё должно быть по бумаге, по фразам, по регламенту. Там, где начальник Соловьёв всегда точен до слога. Там, где смех Лихачёва обычно возвращает людям цвет лица.

И всё равно где-то на грани слуха оставалось ощущение, будто сама станция тихо шепчет, но не тебе. И не сейчас.

На втором уровне воздух был суше, лампы ярче, а порядок строже. Здесь не прощали хаоса: шаг влево – табличка, шаг вправо – жёлтая разметка. Ник всегда любил это чувство, будто мир собирается в ровные линии. И пока ты внутри этих линий, тебе ничто не угрожает.

В небольшой аудитории с облупленными стенами уже собралась смена. Несколько человек сидели полукругом, кто-то лениво листал инструкции на планшете, кто-то крутил каску в руках. Лихачёв, как обычно, устроился ближе к центру, развалившись на стуле, и, едва завидев Ника, ухмыльнулся:

– Ну здравствуй, Соколов. Живой? А то говорят, у инженеров нервная система слабее, чем у кошки на морозе.

Ник буркнул что-то в ответ и сел рядом. Ему было не до подколок.

Дверь открылась, и вошёл начальник смены Соловьёв. Высокий, седой на висках, с суровым взглядом. Обычно его голос звучал ровно, отточенно, будто каждое слово заранее выверено. Сегодня же он начал привычный инструктаж так же, но через пару фраз что-то сбилось.

– Безопасность первоочередна. Запрещается… э-э… запрещается использование средств не по назначению… запрещается использование средств не по назначению, – повторил он вдруг тем же тоном, словно заело пластинку.

Все насторожились. Даже Лихачёв. Секунду в комнате звенела тишина, только шум вентиляции. Ник почувствовал, как мурашки побежали по спине.

Соловьёв моргнул, будто возвращаясь к реальности, и продолжил:

– …в случае срабатывания сигнализации – порядок действий прежний. Проверка датчиков, вызов ответственного.

Ник взглянул на Лихачёва. Тот хмыкнул и, словно желая разрядить обстановку, громко сказал:

– Да не переживайте, мужики. У каждого мозги иногда заедают.

И рассмеялся. Смех был слишком резкий, гулкий, будто в пустом коридоре. И слишком долгий. Люди переглянулись, но не поддержали. Смех повис сам по себе, сухой, без эха, и только потом оборвался, как лопнувшая нить.

– Всё в порядке, – пробормотал Соловьёв и посмотрел прямо на Ника. В его взгляде мелькнуло что-то непонятное, чужое.

Ник отвёл глаза.

После инструктажа люди поднялись, шум стульев резанул по ушам. Ник вышел вместе со всеми в коридор. Белые стены, жёлтые линии на полу, всё стерильно и упорядоченно. Но шаги эхом разлетались слишком гулко, как будто коридор стал длиннее, чем вчера.

Над головой дрожали лампы дневного света. Не моргали, не тухли. Просто светили чуть жестче, чем нужно, выдавая синеву, как в морге. Ник тряхнул головой. Глупости.

Из бокового прохода выскользнула Вера – лаборантка, всегда на ходу, волосы в хвост, планшет прижат к груди. Сегодня в её взгляде было что-то чужое: покрасневшие глаза, лицо бледное, на висках бисеринки пота. Она едва не врезалась в Ника, остановилась на шаге и сухо кивнула.

– Ты как? – спросил он автоматически.

– Нормально, – отрезала она и пошла дальше.

Но Ник заметил: её рука машинально теребила запястье, и на коже были свежие царапины.

В цехе ударил в нос привычный запах масла и горячего металла. Где-то сверху гремели трубы, вибрация шла через пол, перекатываясь в кости. Станция всегда дышала так, но сегодня дыхание казалось сбивчивым.

Страница 8