Падение - стр. 7

Бестужев на слова не распинается. Зыркает так, что в миг теряю всю храбрость, а затем с силой толкает к стене. И всё бы ничего, если бы не его тело, нависшее надо мной, как анаконда над добычей.

― Лучше бы тебе не злить меня сильнее.

― А есть куда?

Я не стерва. И вообще―то даже милая. Но Антон действовал на меня, как триггер, пробуждая самые невыносимые качества, дремлющие где―то глубоко внутри меня.

Вот и сейчас это была совсем не я.

И совсем не моё сердце бешено отплясывало танго, реагируя на его запах и близость. Это было полнейшим, граничащим со страхом, безумием, которому я не понимала, почему поддаюсь. Секунда. Вторая. Где―то вдалеке по перепонкам бил звонок, а мы стояли, как приклеенные, или, может быть, всё это был какой―то дурацкий каламбур. Стояли не шевелясь. Вдыхая один и тот же воздух. Цепляясь взглядами. И я вроде бы ощущала всё ту же ненависть, но какую―то тихую. Со смесью чего―то, чего я пока не могла объяснить.

― Тох! ― крик неподалёку словно разбивает что―то между нами. И я, и он ― оба одновременно приходим в себя. Бестужев отскакивает от меня, как ошпаренный. И становится, не знаю… холодно что ли.

― Западный, ― последнее, что произносит сиплым шепотом прежде, чем уйти. Вынуждая меня слушать, как в тишине коридора оглушающе бьется мой пульс.

Добро пожаловать в огненную историю Сони и Антона.

Предупреждаю: будет больно!

Но надеюсь, вам понравится ❤

P.S. обновления каждый день, проды будут большие, потому что книга написана ))

3. Глава 3

Антон

Я не курю.

Не курил.

Уже года три как бросил, потому что мама просила. А когда не стало её… не знаю, это словно оказалось не к чему. И я бы не начинал снова, но Гладкова, стерва, всё перевернула. Какого хрена она вновь появилась в моей жизни? Думает, я её прощу? Или мамашу её? Думает, забуду? И будем мы жить все одной большой и дружной семьей?

Когда Миша ушёл, мама словно по щелчку стала угасать. Почти перестала есть и спать. Сутками работала, чтобы только боль глуше стала ― я сейчас это понимаю, и так отчетливо, что, сука, рёбра наизнанку выворачивает. В её жизни краски очень быстро смешались в одну ― чёрную, с единственным светлым пятном в центре ― мной.

Шесть лет. Ей понадобилось шесть гребаных, вырванных из её жизни лет, чтобы вновь начать улыбаться. Не натянуто, потому что так надо, а искренне, как умела только она ― всем сердцем. Мама всё делала с сердцем. Про таких говорят ― душа нараспашку. По всем чертовым генетическим законам я должен был быть похож на неё. Но уже в одиннадцать усёк ― нельзя. Потому что в такую душу проще всего плюнуть.

Как плюнул Он.

Миша. Больше десяти лет я не называю его отцом. Иуда перестал быть им в тот день, когда бросил нас. Маму бросил. Сменил её, словно ебаную тачку, на новую, моделью получше. С прицепом по имени Софья.

Соня.

От одного её имени зверски ломает рёбра.

И знаю, что вроде не виновата она, что, когда всё произошло, ей самой было только десять. Но как только подумаю о том, что это её мать всему виной, хочется сжать Гладкову до хруста в пальцах. Сжать, наблюдая, как из тела медленно уходит жизнь.

Псих.

Тушу сигарету и как наркоман вновь тянусь к пачке. Выкуриваю вторую, третью... и уже через одну сбиваюсь со счета. Прогуливаю оставшиеся пары, потому что после встречи с ней в универе наглухо сносит башню.