Падение - стр. 46
(это ещё одна причина, по которой я жутко хотела учиться в ВАОН), болтаем и едим сэндвичи.
― А если попробовать так: «Ты ― часть этого мира. Но лучшая или худшая?», ― Даша разворачивает ко мне альбом, на странице которого нарисовано четыре цветных контейнера для раздельного сбора отходов и маленькие подсказки, какой, для каких.
Я говорила, как сильно её трогают проблемы экологии?
Так вот ОЧЕНЬ сильно. Настолько, что моя чокнутая подруга почти всю Школу на уши поставила, и это меньше, чем за месяц учебы. Её статьи уже вовсю печатали в университетской газете, а подписчиков в её блоге стало почти в три раза больше. Я уже не говорю о том, что её фантастические лозунги бродили по всему интернет пространству.
И честно? Я безумно ею гордилась.
― Мне нравится. А контейнерам можно дорисовать улыбающиеся рожицы.
― Я подумала о том же, ― соглашается, мгновенно приступая к делу. А я, наверное, в миллионный раз открываю «избранные» на айпаде, чтобы, не знаю, как и всегда тупо попялиться на заголовок, не решаясь на что―то большее. ― Ты уже подала заявку?
― Пока нет.
― И чего ты ждешь?
Не отвечаю, но Даша итак всё понимает.
― Твои работы восхитительны. И я говорю это вовсе не потому, что мы дружим.
Смущенно улыбаюсь, но всё равно прячу айпад в сумку.
Помимо почти непреодолимой тяги к сладкому, я имею ещё одну, не менее паталогическую ― к фотографии. Меня с малых лет поражало, как одним снимком можно рассказать историю, нередко длинною в целую жизнь. Порой ту, которую даже сам человек не способен выразить словами. Фотография для меня ― это способ чувствовать окружающий мир. Познавать его. Любить. Осязать. Пленка всегда ловит лишь момент (один из миллиарда), но запечатляет его в вечности. Она помнит всё ― даже мелочи, о которых мы сами со временем забываем ― и в этом её особая магия.
Кстати, о магии…
― Тарханов, твою мать, у тебя глаза где, на заднице?! ― орет басистый хриплый голос после того, как пронзительный визг свистка до хруста сдавливает перепонки.
― Вепрев вновь вывел своё стадо на прогулку. ― во главе с самым тупым на свете бараном… ― Хочешь, уйдем?
― Я не собираюсь бегать каждый раз, когда Бестужев появляется на горизонте. И тешить его безмерное самолюбие ― тоже.
― Мне не нравится эта война, ― шепчет Вознесенская, больше даже для себя.
И хотела бы сказать больше, потому что единственная всё знает, но вместо этого лишь плотно поджимает губы. Мы всё обсудили ещё вчера. Я честно призналась, что не смогу игнорировать Бестужева, потому что иначе это будет означать, что он победил. Поэтому, в клочья изорвав свой морально―этический кодекс (не буквально, конечно), собиралась дать понять придурку, что принимаю правила его игры. И, если он хочет войны, готова ему отвечать. На этот раз наглухо отключив сантименты.
― Эй, зубрилка, тебе тут передачка! ― под язвительное прысканье двух подружек―подпевал в меня летит толстый словарь английского. МОЙ словарь, который я всего час назад одалживала Кате с потока. И который теперь выглядел и вонял так, словно по нему пронеслось стадо диких бизонов, гонимое парочкой гигантских скунсов. ― Земцова просила вернуть. Ей больше не нужен.
По правде говоря, во мне сейчас боролись по меньшей мере две ипостаси: одна взахлеб смеялась, запрокинув назад голову, вторая же мечтала в мучениях задушить стервокаторшу. И, если подумать, вторая нравилась мне куда больше.