Падение - стр. 32

И всё ещё страшно, потому что ясно ощущаю, как сильная рука сжимается над моей, всё больше стискивая ручку. До синяков. До устрашающего треска металла. И, кажется, ещё немного, своей хваткой переломает кости. Превратит их в пыльную крошку.

Судорожно выдыхаю, приготовившись к боли, но Бестужев разжимает пальцы.

Бежать, бежать, бежать, ― скандирует мозг, ― быстрее, дальше.

И я бы послушалась, но до сих пор ощущаю, как тело Антона сзади прижимается к моему. Лишь поэтому всё еще не рискую ни шелохнуться, ни посмотреть ему в глаза.

― Прости, ― шепчу виновато.

Не знаю, слышит ли он, понимает ли, но чувствую, как отдаляется, разрывая сгустившийся между нами воздух. Создавая пропасть, которую не перейти. Спину моментально обдает льдом. Скрипучим, сухим. И поворачиваюсь, хоть всё ещё и дрожу.

― Я не должна была…

― Линию оборвало. ― перебивает резко, даже слишком. ― Скорее всего повредило кабели. Либо перегнуло трубостойки.

Не хочет ненужных объяснений и слов. Оправданий не хочет. Понимаю, но всё равно задевает. Как лезвием по сердцу. Я ведь искренне сожалею, слышишь?Я…

― И что теперь? ― тихо, глотая нелепую обиду.

― Я постелю тебе внизу. ― застает врасплох, обескураживает.

Хочет, чтобы я осталась?

Почему?

Ведь так люто ненавидит…

― Ты мог выставить меня за дверь.

― И всё ещё могу.

С чем глупо спорить.

― Тогда почему позволяешь остаться? ― тихо, возможно, опрометчиво, но ничего не могу с собой сделать. Желание знать хватает за горло. Невыносимо держать в себе.

И знаю, что Бестужев не ответит. Наверное, просто достаточно его знаю. Но до последнего продолжаю ждать, утопая в манящем шоколаде его глаз.

Манящем. Серьезно?

Едва в прямом смысле не встряхиваю головой.

Когда я начала так думать? Или это бред от нехватки кислорода?

Треск прогнувшегося от веса ламината выбрасывает из суетливых мыслей. Бестужев молча разворачивается и уже у лестницы небрежно бросает:

― Из еды есть только замороженные полуфабрикаты и быстрая лапша. Твоё счастье, если ты, действительно, непривередлива.

10. Глава 10

Антон

Достаю две коробки готовых мясных котлет и две упаковки доширака. Для меня ― привычно, для Гладковой ― не знаю. Она, наверное, привыкла есть домашнее, у меня же морозилка забита различным второсортным дерьмом, а холодильник доверху ― пивом.

Я уже давно живу, как придется. И еда как таковая для меня скорее исключение.

С того дня, как маму забрали в больницу, я ем только для того, чтобы были силы. И обычно раза в день мне вполне хватает. Бывает, заказываю пиццу. А бывает, Градский притаскивает пирожки, которые печет его бабушка. И это единственное, что соглашаюсь есть, потому что не хочу расстраивать Валентину Петровну. Остальным ― в том числе Вике ― такого не позволяю. Потому что по горло сыт всеобщей жалостью.

― У тебя нет даже яиц? ― удивленно спрашивает Соня после того, как бесшумно сует свой нос в мой холодильник. Чертова ниндзя.

― Нет.

― И молока нет?

― У меня непереносимость лактозы.

Какого я вообще исповедуюсь?

― Безлактозное? ― продолжает доставать, и не отвечаю, потому что иначе сорвусь. А если сорвусь, пиши пропало. Либо убью сам, потому что бежать Гладковой некуда. Либо её прибьет каким―нибудь деревом, потому что на эмоциях выставлю её за дверь.

― У тебя и сыра нет? Ты что, даже бутерброды не ешь?