Отпуск для Золушки - стр. 40
- А я загостилась, милый. Надеюсь, мы услышали друг друга.
Стук ее каблуков еще пару секунд доносился до нас из коридора. Лязгнули двери лифта, послышался характерный гул. Вслед за ним щелкнула сигнализация машины, и зарычал мотор. И только после всей этой цепочки звуков, я услышала как, наконец-то выдохнул Федор.
Он неплохо держался после неприятного разговора с матерью. Первую секунду. А на вторую с грохотом откинул крышку бара с кучей бутылок. Плеснул в рюмку что-то бурое и густое, больше похожее на кровь, и в один глоток выпи до дна.
- Тебе не предлагаю, - прошипел сквозь зубы Федор.
- Не надо, - я обхватила его руками. Мускулы на спине напряглись, дрогнули, ощутив тяжесть моих пальцев... Он со свистом втянул воздух, разрезая гнетущую тишину между нами.
- Знаешь, я жила с бабушкой. Формально я не сирота, просто так вышло. Родители познакомились, влюбились, сделали ребеночка, и только через несколько лет после этого выросли. Когда я родилась, маме было семнадцать. В боксе все медсестры на нее смотрели косо, а за глаза называли цыганкой. Думали что она какая-то неблагополучная. - Я уперлась лбом в каменно-твердую спину. Кожей ощущая его тепло. – Кажется, за это мама меня так и не простила. За тот бокс и обидное прозвище.
- А потом, - на одном выдохе спросил Федор.
- А потом все как у всех. Первый раз меня оставили бабушке, чтобы пойти на дискотеку. Второй, когда поехали на шашлыки. Третий, когда я заболела, и меня лечили медом. С тех пор на мед у меня аллергия. Ну и как-то потом не забрали. То одно то другое, и сад ближе к дому и школа удобная, сам понимаешь.
Я говорила и говорила для того, чтобы молчал он. Для того, чтобы не чувствовать к нему жалости. Не пытаться прямо или исподволь узнать, где прячется его боль. И так понятно. Сердце под пальцами торопливо стучало, выгрызая у времени кусочек забвенья. Если человек что-то утаивает, значит он пытается это что-то забыть. Мне ли не знать.
Я осторожно убрала руку с ровного как спица позвоночника, понимая, что прикосновение растянулось до неприличного, но Федор тотчас перехватил пальцы обратно. Навис тяжестью, загораживая утренний свет. И сам он больше не светился.
- Мой отец ушел от мамы. - Его голос звучал непривычно серьезно, взросло. - Когда встретил свою настоящую любовь. Там он быстро сделал настоящего сына, потому что я виделся ему бракованным. Это очень подкосило мать и она сначала из мести, а потом всерьез, решила стать самой счастливой женщиной, вопреки всему. С третьего или четвертого раза повезло, встретила немолодого, но подающего надежды политика. Точнее тогда Глеб Саныч был просто предпринимателем, но уже и так понятно, к чему все клонило.
- А ты?
- А я в картину счастья не вписывался. Рос с бабушкой, в этом мы с тобой похожи. В мои четырнадцать мама решила меня забрать, наконец. Облагодетельствовать. Перевела в хорошую школу, выделила личную комнату, купила приставку. А я дурак сбежал.
- Обратно?
- Обратно. Потом еще раз. А потом бабушка умерла, а мне все еще не было восемнадцати, и жить один я не мог.
- И ты вернулся к маме и ее Глеб Санычу? – я вывернулась, встала на носочки, чтобы заглянуть ему в лицо и поймать этот тяжелый, полный непонимания взгляд.
- Отчего же, у меня все-таки был и второй родитель. - Хмынул Федор. - Я пришел к отцу, без вещей, зато с собакой. У меня всегда были собаки, как только осяду, сразу найду хвостатого друга. Или верну Тапира, он пока живет у отца в загородном доме.