Остров Буян - стр. 23
Я взял ее мокрую молочную руку и притронулся к ней губами. Поцеловал? Не знаю, можно ли считать поцелуем простое прикосновение. А когда я поднял голову, случилось необъяснимое: мои губы вдруг стали таять в чем-то горячем, влажном (нет, все слова – не те, наверное, это просто не имеет названия), и я не успел ничего понять и сделать, только запомнил, что губы Милены были какими-то бесконечными и другими – совсем не похожими на остальной мир. А потом она стала торопливо надевать на меня рубашку, кажется, потому, что на лестнице зашаркали шаги, и возник седой дед – огромный, точно великан. А мы шмыгнули мимо него вниз, совсем как те кошки, и услышали за спиной раскаты его баса:
– От-жешь хорьки поганые! Гоняешь вас, гоняешь! Щас патруль вызову! – И через секунду, уже удивленно: – Кефир, что ль, пили?! Это ж надо!
Так… Опять кто-то шаркает по ступенькам. Ну куда же от них от всех деться?!
Ко мне на черную лестницу только что приперся дежурный комендант, не спится ему. Постоял, тупо на меня уставясь, и убрался, ворча: «А, между прочим, существует комната для занятий. И она, между прочим, открыта, хоть уже, между прочим, третий час ночи».
Все пропало. Я потерял ее. Потерял. Я даже не понял, что произошло. Она осталась в каком-то клубке странных, необъяснимых событий. Исчезла. Растаяла.
Вечером, на следующий день после того чудесного воскресенья, я пришел к Толстому. Купил ей цветов – желтых, лохматых – и пришел. До пяти оставалось еще минут десять, но она была уже там. Я так удивился. Она побежала мне навстречу, схватила за руку:
– Пойдем отсюда куда-нибудь.
– А что такое?
– Идем-идем!
Она была сама не своя.
Мы оказались в крошечном пустом дворе, проникнув туда через длинную подворотню. Облупленные стены с черными, нежилыми окнами почти смыкались над нами. Наверное, она заранее решила притащить меня в этот двор.
– Что-нибудь случилось?
– Нам нельзя больше встречаться.
– Почему?
– Так будет лучше и для тебя, и для меня.
– Но почему? Я сделал что-то не так? Тебе со мной плохо?
– Нет, ты хороший, ты мне нравишься. Поэтому и не надо.
– Я не понимаю.
– Ну что ты не понимаешь?.. Нас видели вместе. Может, следили, может, случайно кто-то из однокурсников. Настучали куратору. Меня «трясли».
– Разве вам запрещают с кем-то встречаться?
– Запрещают, не запрещают – неважно… Не думаю, что они тебя вызовут, но если все-таки что-то будет – прости, это все из-за меня. Во всяком случае, мы с тобой ни о чем не говорили.
– О чем не говорили?
– Мне нужно идти. Спасибо за цветы.
Она взяла букет, обняла меня за шею, быстро прижалась губами к моей щеке. Пошла. Обернулась.
– Пожалуйста, не ходи за мной!
Из двора-колодца выкачали воздух. Дыра подворотни уже втягивала Милену, а я все не двигался с места. Но ее притяжение было сильнее всего, и я пошел за ней.
У входа в метро она остановилась, резко повернулась ко мне.
– Ну я же сказала: не ходи! – Ее голос был полон отчаяния.
Автоматический турникет ударил меня – я пытался пройти без карты, у меня не было, да я и не искал. Я еще раз сунулся, и турникет ударил опять, да так, что я упал в узком проходе. Людской поток уже уносил Милену на эскалатор. Она оглянулась и стала пробиваться обратно, может, хотела мне помочь, а эскалатор тащил ее вниз, и она исчезала, словно погружаясь в трясину. Я выполз из щели турникета, рванулся вперед и столкнулся с Миленой на эскалаторе. Мы обхватили друг друга и чуть не упали. Люди вокруг зло шипели на нас. Мы спустились на дно, где текла и завихрялась толпа, ввалились в поезд, и он с грохотом помчался в тоннель. Свет в вагоне без конца мигал. Я пытался кричать свое идиотское «почему?», но Милена закрыла мне рот ладонью.