Окаяныш - стр. 16
– Ага. Бабушка твоя сильной ворожбиткой была. Под стать ей разве что Новик… Ну и Одра, само собой.
– А вы? Вы ведь тоже можете необычное. Русиного мужа спасли от водяного.
– Всего-то блазень отогнала, невелика заслуга. Я, детонька, из шептух. Наша сястра заклятками да наговорами справляется. А шептухи потому, как шёпотом их произносим, вроде как таинство соблюдаем, ограждаем от посторонних.
– А Одра – правда бабушка Кайи?
– Правда.
– Необычное имя.
– С особенным смыслом. Одра значит буря.
– Кайя говорила, что она была в связке с бабушкой Саней. Я не поняла, что это означает.
– Связка – она вроде равновесия. Добро одной стороны не позволяет расходиться злу другой. Одра раганой была. По праву рождения. Старики молвили, что от ведьмы и чорта рождена, но утверждать не возьмусь.
– От яго, от яго. – грянуло из кустов. – Мне дзедка об том сказывал.
Среди зелёной листвы промелькнул серый, весь в репьях, хвост, и опять стало тихо.
– Брысь, нехрысць! – вскинулась Жоля. – Тебя спытаць забыліся! (спросить позабыли, бел.).
Дальше последовала длинная неразборчивая тирада – в волнении бабка перешла на незнакомый Миле язык. Отдельные слова девушка понимала, но торопливую и эмоциональную речь перевести не смогла. По тому, как Жоля грозила кулаком, а потом зашвырнула в кусты расшитую цветами тапочку, было ясно, что она очень сердита.
– Пошли в дом, Милушка. Там точно никто подслушивать не станет! От чорта или нет родилась, а всё одно нехорошая была. Ничего не чуралась.
– Но Кайя с теплотой её вспоминала.
– А что – Кайя? Родная кровь. Любимая внучка. Разве ж станет она против бабки плохое говорить? Нет, конечно же. И ты бы не стала. Одре дюже не нравилась ваша дружба. Да и Саня её не одобряла. А вы как назло – везде вместе мотались. На речке днями пропадали. И Лёшка с вами.
Сказав про Лёшку, Жоля запнулась и с силой грохнула сковородой об стол.
– Зажарю я тебе яичну, не спорь. Куры зря что ли несутся.
– Не надо! Я бы чая выпила, если можно.
– Чего ж нельзя? Шчас вскипячу.
Бабка долила чайник водой, водрузила на печку, а потом покосилась на Милу.
– Одра и Саня друг дружку через силу, но терпели. Другого слова не подберу. Одра неприязнь не скрывала. А Саня – нет, больше помалкивала. Но разве правду утаишь?
Бабка расстелила полотняную салфетку и принялась крошить на неё подсохшие уже соцветия ромашки. К ним добавила пахучего тимьяна и парочку смородиновых свежих листочков. Помяв смесь руками, ссыпала её в видавший виды заварочный чайничек и залила подоспевшим кипятком.
– Piktasа ихнего ты видала…
– Сычика? Он очень милый.
– Нашла милого. – хмыкнула Жоля. – Каускас разное обличие себе берёт. В саду вот сычом предстал, а ко мне ужом приползал. На тебя поглядеть да Кайке донести. Вот она тебя и подкараулила.
– Но мы хорошо пообщались.
– С чего бы плохо? Вы вроде не ссорились. Но Кайка от бабки всю науку взяла. Это помни. Ведьмачить – вроде не ведьмачит, тихонько себя держит. Но что у неё на уме – один рогатый ведает.
Жоля разлила чай, к нему подала холодный брусочек жёлтого масла, поставила расписанную розочками розетку с клубничным вареньем да корзинку с румяными кругленькими булочками-колобками.
– Спробуй бульбяныя булачкі (картофельные булочки). Надоечы (давеча, бел.) напекла, да как знала, что приедешь – сберегла несколько. Они долго свежесть держат.