Окаяныш - стр. 15
Рассмеявшись своей неуклюжей шутке, она умчалась, сверкнув красным лаком на босоножках, и баба Жоля лишь неодобрительно качнула головой.
– Шебутная Руська, но добрая, простая. Одна беда – мужик ей туповатый достался, из городских да выученных. С тех пор, что ни день – то прыкрасць (неприятность, бел.), вечно влипает во что-то. Вот она и колотится с ним, и меня дёргает, но всякий раз благодарит. Уважительная, одним словом. Вечером придётся пойти. Оно и к лучшему – будет причина отказать Кайке.
– Вы не хотите, чтобы я с ней общалась? – догадалась Мила.
– Не буду скрывать – не хочу. – Жоля повернула щеколду на калитке и неожиданно замахала руками на кого-то невидимого. – А ну, кыш по дворам, любопытные! Нечего на дзяўчынку глазеть. – и пояснила, отвечая на недоуменный взгляд Милы. – Шушэра понабежала, шчас понесут сплетни по пуще. Ну, нам то не страшно – без оберега туда не сунемся. Ты поначалу его при себе подержишь, для спокойствия. А уж потом сама разберёшься.
Она прошла мимо разросшихся васильков прямо к крылечку и, обернувшись, спросила с улыбкой:
– Проголодалась, Милушка? Шчас яишну пожарю, к ней огурцы подам, зеленушку. Всё своё, свежее, только с грядки. А Кайкину радыску лучше курам покрошу. Вместе с хлебом.
– Не суетитесь, пожалуйста! – попросила Мила. – Я окрошки наелась. Больше ничего не полезет.
– Да какая суета, когда мне приятно тебя попотчевать, – бабка присела на тёплые деревянные ступени и ласково оглядела Милу. – Ты мне теперь вместо внучки. И славная такая – в Санин род.
– Ну, что вы… – смутилась Мила и пристроилась рядом. – Я её совсем не помню… бабушку Саню. И вас не помню. Извините.
– Не извиняйся, детонька. Твоей вины здесь никакой. Слыхала же, что Новик сказал – всему виной перевязка.
– Но зачем её поставили? Для чего?
– Если Саня сработала – для защиты. Оградить тебя хотела. Поэтому и услала подальше.
– От чего??
– Точно не скажу. Есть у меня одно подозрение. Но сперва проверить нужно. Вечером карты раскину.
– И мама ничего не говорила. Не вспоминала про бабушку.
– Может и её забыццё коснулось… – бабка резко взмахнула фартуком и опять шикнула сердито. – Брысь, нехрысць! За хвост тебя оттаскаю!
В ответ громко фыркнуло, а потом зашуршало кустами, и Жоля состроила им кукиш.
– Опять эти… шушэры?
– Сродственник ихний. Домашняя бестия. Шкодный, зараза! Повадился мою смятану располовинивать. И, главное дело – прямо передо мной жрёт и не подавится. А стану гнать – будто не слышит.
– Но он же невидимый?
– Пячурник-то? Не. От тебя пока прячется. Приглядывается к новенькой. Любопытный дюже. А уж какой нахальный! Попадись мне только, иродище лохматое – все усы повыдергаю! – Жоля опять погрозила притихшим кустам, и те в ответ негодующе закачались.
– Баба Жоля, я ведь не просто приехала, – замялась Мила, не зная, с чего лучше начать разговор.
– Я уже и сама об том догадала, как Новик про забыццё сказал.
– Мне письмо пришло. А в нём – фотография и ключ, вот, – Мила вытащила конверт и продемонстрировала бабке его содержимое.
Жоля внимательно изучила фото, покивала головой, на ключ только взглянула мельком – в руки не взяла.
– Сильно он сдал, бедняга. Санин дом. Он это. Точно он. Сразу узнала. И крапива всё растёт. Ворожбитке крапива первейшая помощница.
– Ворожбитке?