Огненный дождь - стр. 20
– Мы верим в вас! – немедленно ответил ведун Добросвет. – Слава Светлым Богам!
– Слава Светлым богам! – хором ответили князь и народ.
– Слава Сварогу! – продолжил ведун, возвышая голос.
– Слава Сварогу! – единый стон тысяч голосов.
– Слава Роду! – уже почти кричал Добросвет.
– Слава Роду! – кричали в ответ люди.
В народе началась замятия. Матери, плача и не стыдясь слёз, поднимали детей вверх, показывали витязей. Воины расправляли плечи и шли на корабли с песней. Те, кто уже сидел, подхватили песню и вскоре старая боевая мелодия сотнями и тысячами глоток выводилась над мёртвой водой гавани. Её подхватывали всё новые и новые воины и даже женщины и те, кто оставался… Песня звучала гимном Сварогу и – сейчас больше – Перуну. Песня возжигала в жилах кровь и звала на подвиги, на бой и славную смерть. Ибо что может быть лучше и слаще для мужчины, чем смерть в бою, когда удаётся отомстить за погибшего мигом друга. А лучше – заслонить его от смерти. Пусть даже ценой собственной жизни. Ибо смерть – лишь миг высшей славы, а жить в бесчестии придётся долго…
Князь всё же не удержался, обнял ещё раз сына и жену, тряхнул за плечи обиженных и униженных Любослава и Тверда, низко поклонился перед Добросветом… Всё. Больше тянуть нельзя. Лютень бегом, не оглядываясь более, взбежал по сходням на борт «Лебедя» и огромный струг, повинуясь слитному движению дюжин гребцов, плавно отвалил от причала. Князь больше не оборачивался. Всё что надо было сказать, было уже сказано. О чём ещё можно говорить? Долгое прощание – лишние слёзы. Он так и не обернулся до тех пор, пока его струг – первым из всего ключа[23], не вышел за пределы гавани…
3. Ярослав и Тилла. Латырского море. Борт струга «Шатун», 23 день Липеца. Вечер
Ярослав так умотался за время подготовки к походу, что, как только его струг, носящий имя «Шатун» вышел в открытое море, завалился спать. Грести сейчас не требовалось – дул сиверко, и корабли шли под парусами. Все эти сотни и сотни боевых и торговых кораблей, на которых плыли двадцать тысяч воинов. Ну, почти двадцать – княжеская тысяча, городовой полк Холмграда, дружины острожных кметей да ополчение смердов. Почти двадцать тысяч и наберётся. Наверное, со стороны это выглядело величественно и страшно – почти две тысячи кораблей и ладей под белыми парусами, медленно вспарывающих своими острыми носами темно-свинцовые воды Латырского моря. Ярослав не стал любоваться. И видеть уже доводилось, пусть и в меньшем числе, и спать слишком хотелось.
Так и проспал до самого вечера. До того мига, когда Коло уже укрылось за виднокраем[24], а Влесово Колесо ещё не осветило море своим мертвенно-бледным светом. И даже звёзды лишь только начали загораться на небе… Тогда его разбудил верный Яро свет:
– Вставай, набольший воевода зовёт!
– Что за… – пробормотал Ярослав, но сам уже вставал. Набольший воевода Радовой, брат князя, славился среди воинов крутым нравом, и вряд ли стерпел бы неповиновение. А на таком небольшом корабле, как струг, всё видно и слышно…
Пришлось натягивать сапоги, спешно приводить себя в пристойный вид. Немного же времени прошло, прежде чем сотник уже замер перед Радовоем – вытянувшись в струнку и придав роже соответствующее выражение.
Впрочем, непохоже было, чтобы Радовой собирался его за что-то распекать. И сотня, и сам струг были готовы к походу, снаряд и кони размещены удачно. Не за что было ругать сотника Ярослава! Ну… с точки зрения сотника Ярослава.