Обреченные. Путь в огонь - стр. 10
Дальше — хуже. Некоторые воины стали жаловаться на боли в животе. Повара искренне не понимали, в чем дело. Продукты были хорошие, да и готовили они их как обычно. Впрочем, несварение у его войска слабо заботило Германа. Его больше тревожило, что сама ведьма отказывалась принимать пищу. Бурдюк с водой она принимала, но вот глиняные тарелки, что ей протягивали между решеток, неуклонно летели на землю.
На пятый день Ибриен начала сильно кашлять, ее исхудавшее тело бил озноб. Чем слабее становилась Ибриен, тем больше беспокоился верховный инквизитор. Словно больная она была куда опаснее, чем здоровая. На шестой день во время привала он подозвал к себе одного из светоносцев.
Мужчину звали Рудхарт. Он носил на щите корень мандрагоры, которая говорила о нем, как о выдающимся лекаре. По соседству с корнем на его щите плавал здоровенный окунь. Знак того, что он не выдал секреты под пытками.
— Послушай меня, сын мой, — тихо обратился Гроэр к лекарю. — Я хочу попросить тебя об одном очень деликатном деле.
— Я слушаю, ваше святейшество, — склонил голову Рудхарт.
— Ведьма совсем плоха. И пусть никто не придает этому значения, меня это тревожит.
Рудхарт бы мог попытаться узнать причину беспокойства Германа. Но окунь на его щите не привык задавать лишних вопросов.
— Что от меня требуется? — лишь спросил он.
— Ночью, когда все, кроме часовых, будут спать, мне необходимо, чтобы ты осмотрел ее и поправил бы ее пошатнувшееся здоровье. Даже если она будет сопротивляться. И, конечно же, об этом не нужно знать никому.
— Я сделаю все, что от меня зависит, ваше святейшество, — заверил Рудхарт с полупоклоном, но, немного подумав, добавил: — Ведьма весьма ретива и будет сопротивляться. С вашего позволения со мной будет пара помощников. Они из пехоты, но очень надежны. Я много лет воевал вместе с ними на севере.
Герман лишь утвердительно кивнул.
— Если что, ответишь за их языки своей головой, — молвил он и, развернувшись, ушел.
Ибриен из Зеленых Холмов
Снова пошел снег. Ибриен всегда любила это время года. Особенно выйти в поле, подальше от всех, и ловить снежинки губами. Они сразу таяли, оставляя на коже холодные капельки. Воздевать руки к тяжелым снежным тучам и кружиться вместе с метелью. Да, ее стихией был огонь, но в снежном танце тоже ощущалось нечто волшебное и совершенно непередаваемое словами. А еще снежки! Но это немного позже, когда зима окончательно входила в свои права, а снега наметало по колено. Тогда она выбегала на двор вместе с сестренкой Эби, и начинался бой! Они метали друг в друга снежные комки и смеялись порой до слез! А потом падали в снежную перину от изнеможения.
Только это было в другой жизни. В том счастливом мире, который безнадежно разрушили. Внутри Ибриен не осталось места ни слезам, ни смеху. И если бы только не то жгучее чувство ненависти, которое словно подогревало ее изнутри, она давно бы уже замерзла насмерть.
Часть ее клетки, этой передвижной тюрьмы, в которой ее волокли по полнейшему бездорожью, накрыли куском ткани, чтобы хотя бы немного защитить от пронизывавшего до костей ветра, потому что ведьма демонстративно не принимала ничего от мучителей, в том числе и не собиралась накидывать на себя медвежью шкуру, которую ей столь «любезно» предоставили, чтобы она не умерла раньше времени. Кажется, все боялись, что если она не дотянет до священного пламени, то обязательно восстанет из мертвых или что-то в этом духе. Глупый, дремучий народ. Как можно поклоняться Праотцу и не чтить всех его созданий? Она такая же, как и они. Праотец тоже создал ее, еще и отметил своей силой! Но вместо того, чтобы жить в мире, ученые отцы, те, кто возомнил себя выше других, несли в этот мир только ненависть. И Ибриен ненавидела их тем, что осталось от ее сердца.