Ночной Сеул - стр. 3

– Отчет по Пусану, – наконец, прозвучал металлический голос. Отец не поднял глаз. – Без комментариев. Как и твое присутствие там.

Минхек почувствовал, как сжимаются кулаки у него за спиной.

– Я сделал то, что от меня требовалось.

– Ты проявил минимальную достаточность, – поправил его отец, наконец-то отрывая взгляд от экрана. Его глаза, точная копия минхековских, но выцветшие и холодные, как зимнее небо, уставились на сына. – Ты – лицо этой корпорации. Каждая твоя неуверенность, каждая твоя слабость – это брешь в нашей обороне. Конкуренты чуют слабину, как гончие.

Он отложил планшет и сложил руки перед собой.

– Ты разучился видеть мир за стенами этого здания. Разучился видеть людей, которые являются нашими потребителями. Ты презираешь их, но именно на их плечах стоит все, что у нас есть. Это недальновидно. И глупо. Минхек молчал. Любая попытка защиты была бы расценена как слабость.

– Поэтому ты займешься благотворительностью, – заключил отец, и в его голосе прозвучала легкая, ядовитая насмешка. – Новый арт-проект. Поддержка локальных… талантов. – Он произнес это слово, будто пробуя на вкус что-то неприятное. – Организуй благотворительную выставку и представь там работы малоизвестных авторов, – отец скрестил руки в замок и откинулся на спинку сидения, – потом хочу видеть их подписанные контракты с нашей группой

Президент долго смотрел Минхеку в глаза, видя, как того распирает от злости.

– Ладно, сделаю тебе скидку, – Дэсон усмехнулся, обнажив свои белоснежно-ровные зубы. – Принеси мне хотя бы один контракт. Хочу украсить новыми картинами холл нашего отеля.

На стол легла тонкая папка. Минхек машинально взял ее. Это было унизительно. Детсадовская задачка для непослушного ребенка.

– Здесь кандидаты. Не подведи меня снова, – голос отца снова стал безразличным. Он уже вернулся к планшету, отводя сыну не больше внимания, чем пролетающей за окном мухе. Аудиенция была окончена.

Спустившись на пять этажей ниже, в свой кабинет, Минхек швырнул папку на стол. Он тяжело оперся руками о столешницу, пытаясь подавить ярость, пульсирующую в висках. Воздух здесь, в его личной крепости, внезапно стал таким же спертым и ледяным, как в кабинете отца.

– Дохен! – его голос, сорвавшийся на низкий, опасный рык, разрезал тишину. Не прошло и минуты, как дверь приоткрылась, впуская щуплую фигуру секретаря. Дохен замер на пороге, поправляя очки на тонкой переносице.

– Вызывали, господин Ким?

– Устрой благотворительный вечер. Вся информация в папке, – Минхек не поворачивался, продолжая смотреть в стекло, за которым угасал вечерний Сеул. За спиной повисла напряженная пауза.

– Простите, господин Ким, – голос Дохена дрогнул. – Ваш отец… запретил мне помогать вам в этом деле.

Минхек медленно обернулся. Каждая его мышца была напряжена, как струна. На лбу выступила мокрая, холодная испарина.

– Что? – это было не слово, а выдох, полный такого немого обещания расплаты, что Дохен отшатнулся.

– Он… он лично отдал распоряжение. Никаких ресурсов. Никакой помощи. Вы должны сделать это… самостоятельно. В воздухе повисло молчание, густое и тяжелое. Минхек не двинулся с места, но вся его фигура, каждый мускул, излучали такую концентрацию холодной, беспощадной ярости, что, казалось, стекла на гигантских окнах вот-вот треснут. Он был загнан в угол, выставлен на посмешище, и единственным зрителем этого унижения был этот жалкий, трусливый человечек у двери.