Ночной Сеул - стр. 1

Ночной Сеул

Воздух в VIP-ложе «Octagon Seoul» был не просто густым – он был осязаемым. Он лип к коже, как дорогой парфюм, смешанный с дымом сигар и едва уловимым запахом пота под масками безупречного гламура. Сладковатый аромат клубничного кальяна, терпкий оттенок выдержанного виски, тяжёлый шлейф нарциссических духов – всё это сливалось в один дурманящий коктейль, которым здесь дышали как кислородом. Звук бил по барабанным перепонкам – не музыка, а физическая волна, низкочастотный гул, от которого дрожали стёкла в ложе и вибрировал пол под ногами. Свет стробоскопов резал глаза, выхватывая из полумрака то блеск бриллиантовых серёг, то влажный блеск губ, то пустые, застекленевшие взгляды.

В самом центре этого буйства, на белом кожаном диване, восседал Ким Минхек. Его пиджак Brioni был безупречен, но расстёгнут – жест показного пренебрежения. Пальцы сжимали хрустальный стакан с виски, но он не пил. Он ощущал холод стекла на коже, вдыхал дымный аромат напитка, и каждый глоток был для него не удовольствием, а напоминанием: он может позволить себе то, что для других – недостижимая мечта.

Его взгляд скользил по танцполу – сотни тел, слившихся в один пульсирующий организм. Он чувствовал их энергию – отчаянную, голодную, направленную на него.

Муравьи. Мысль пронеслась с лёгкой усмешкой, но где-то глубоко внутри, под слоем цинизма, шевельнулось что-то холодное и одинокое. Все они хотят чего-то от меня. Никто – просто меня.

– Минхек, вы просто божественны! – просипел голос прямо у его уха возвращая в реальность. Тёплое дыхание, запах дешёвого вина и сладких духов. Девушка прильнула к его плечу, её пальцы вцепились в рукав его пиджака с жадностью, которая почти обжигала. Он медленно повернул голову. Его глаза скользнули по ней – оценивающе, холодно, как сканер. Искусственные ресницы, слишком яркая помада, дрожь в кончиках пальцев. Отчаяние, прикрытое блёстками. Голод в глазах. Он почувствовал внезапную волну презрения – не только к ней, но и к себе, к этой игре, в которую он был вынужден играть. Резким движением колена он отстранил её, освобождая пространство. Девушка застыла – на её лице мелькнула обида, боль, унижение. Но через секунду маска вернулась – фальшивая улыбка, притворный смех. Как легко они ломаются. Как легко я их ломаю. И снова – тот холодок внутри.

Внезапно в кармане завибрировал телефон, чёрный, холодный, безликий. На экране – «К.Д.». Мир рухнул в тишину. Звуки клуба исчезли, словно кто-то выдернул штепсель из розетки. Осталось только глухое биение собственного сердца, тяжесть в груди и два пылающих символа на экране.

– Говори, – его голос прозвучал хрипло, с натянутой небрежностью, но внутри всё сжалось.

– Твоё местоположение, – голос в трубке был ровным, металлическим. Без эмоций. Без вопроса. Голос отца. Голос, который всегда взывал к самому тёмному, самому беспомощному внутри него.

– В раю, если тебе интересно, – Минхек язвительно усмехнулся, сжимая телефон так, что костяшки побелели.

– Самолёт в Пусан. Завтра, девять утра. Костюм. Ты в трезвом виде. – Фразы, отточенные как лезвия.

– Меня не будет, – сквозь зубы, чувствуя, как ярость подступает к горлу, горячая и беспомощная. – У меня свои планы.

– Твои планы – детские капризы. Ты – актив компании. Веди себя как актив. И прекрати транжирить деньги на это убогое зрелище. Ты выглядишь ничтожеством.

Щелчок.

Тишина. Ничтожество. Слово повисло в воздухе, раскалённое, ядовитое. Оно вошло в него, как нож, и осталось там, жгучим и неизвлекаемым. Он швырнул стакан об пол. Хрусталь разлетелся с оглушительным треском, осколки брызнули на ботинки гостей. Веселье замерло.

– Всем заткнуться! – его рёв перекрыл музыку. Он сметал со стола бутылки, его лицо исказила гримаса чистой, неподдельной ярости.

Схватил ключи от «Bugatti» и ринулся к выходу, грубо расталкивая всех на пути. Сорок минут спустя гиперкар нёсся по ночному Сеулу, ревя мотором, будто пытаясь вырваться из клетки. Минхек давил на газ, но не мог загнать внутреннюю бурю. В зеркале заднего вида мелькнуло его отражение – взъерошенные волосы, глаза, полные ярости и чего-то ещё. Что-то знакомое, чужое, ненавистное. Он резко притормозил на красном светофоре в Хондэ. И посмотрел в зеркало снова. И увидел его. Не себя – а его. Отца. Тот же холодный, оценивающий взгляд. Те же сжатые губы, те же морщины у глаз, пролепленные годами презрения. Тень Ким Дэсона жила в нём, въелась в черты лица, в каждый жест, в саму душу. Он не просто был похож на отца. Он становился им. Клетка была не снаружи. Она была в нём. Сжав руль так, что кожа затрещала, он застонал – тихо, по-звериному. Не от ярости. От ужаса.

Гудок машины сзади рванул его из оцепенения. Светофор сменился на зелёный, и поток машин медленно пополз вперёд, оставляя его наедине с разрывающейся изнутри реальностью. Он рванул с места, давя на газ так, будто пытался убежать от собственного отражения. Шины взвыли на асфальте, и гиперкар рванул вперёд, сливаясь с ночным потоком.