Ниенна. Берендеево проклятие - стр. 40
– Мы же только чай пить собрались, – хмыкнул кузнец, деланно поднимая брови. А сам всё зыркал по углам: ну, где же, где?!
Тревога щекотала горло изнутри колючим пером, не давала покоя. Что-то явно неладное творилось здесь. И вроде всё было как прежде: и печка та же, и лавки со столом, и даже скатерть та самая, что подарена была Радмиле на свадьбу. Сундуки вот только новые да тряпки нарядные. Но его нынче этим не удивить, у Ниенны с Гердой платья и побогаче были. Однако стоило только чуть расслабиться и не сверлить взглядом углы, как пространство вокруг словно бы начинало двигаться, расчерчиваясь странными зеленоватыми мазками. Точно так же сияла трава вокруг заброшенной мельницы, где окопался три года назад эльфовский колдун.
Ингвар вытер со лба выступивший пот и чуть ослабил ворот рубахи. С каждой минутой становилось труднее дышать.
– Распахни окно, Радмила, ну невозможно же, – скривился он. – Аж голова кружится.
– Это у тебя от усталости, – улыбнулась баба ласково, словно не было меж ними дневной ссоры. – Сядь за стол, я тебе чаю налью, вмиг окрепнешь! У меня чай хороший, заморский, с самого Индостану.
– Не отравишь? – усмехнулся кузнец. Знал, что кипяток в сплаве меди с цинком, из которого делались самовары, любой известный яд нейтрализует, но не удержался от словесной шпильки.
– Отравлю, конечно, – поджала губы Радмила. – Специально во все чашки поплевала, чтобы тебя вспучило, как крашеный рыбий пузырь. Я ж гадюка, сам говорил.
«И впрямь, чего это я? – мелькнуло в голове. – Не будет она так рисковать, Ниенна вмиг распознает, чем меня отравили, и пытошные в застенках Инквизиторов Радмиле садом Милосердной Матери покажутся».
– Ай, ну тебя, – баба, судя по виду, действительно обиделась. – Наливай да пей, раз боишься. Можешь и сам туда плюнуть. От твоих слов ласковых тоже волосья бы повылазили, будь в тебе побольше чародейства. И дурная я, и глупая, и язык мой змеиный тебе поперёк горла…
Прозвучали её речи весьма двусмысленно, но Ингвар не стал на этом заострять внимание. Больше всего ему хотелось сейчас развернуться и уйти. Но как потом смотреть невесте в глаза? А её товарищам-боевикам, которые в двадцать зим уже чудищ убивали?
И тогда он примостился на край лавки, положил свёрток с конфетами на стол и задумчиво уставился на собственное отражение в бочине самовара. Здоровенный агрегат стоял посреди столешницы, гордо задрав кверху носик, сделанный в форме петушиного клюва. Ну точно царь в тронном зале. Ингвар невольно залюбовался золочёными вензелями по краю ножек, до смешного похожих на куриные, на фасонные ручки из кости, на узоры, почти сплошь покрывавшие поверхность. Эдакую красоту и сапогом-то мужицким раздувать жалко, ему бы в музее Ахенбурга стоять, чтобы честной народ любовался…
Он прикинул в голове стоимость потраченных на изготовление металлов и едва не ахнул. А если с работой мастера считать, то сумма выходила такая, что даже Магни с его прибылью пришлось бы откладывать на эдакую диковинку не меньше года, при том не есть, не пить и многочисленных внучат не содержать.
И эдакое чудо – в избе деревенской бабы, промышляющей ремеслом, о котором и вслух сказать стыдно?
Вот оно! Ингвара прошиб холодный пот, он дёрнулся, пытаясь вскочить с лавки, – и с ужасом понял, что не может. Чужая злобная сила наполнила его конечности, сделала их тяжёлыми, а голову – туманной и пустой.