Невеста для Забытого - стр. 25
Когда в деревне совсем перестали говорить о будущем и даже старики перестали вспоминать солнце, девочка решила снова написать своё имя на стене пещеры. Она взяла кусочек угля, выбрала самое укромное место, там, где стены сходились под острым углом и всегда стояла полутьма, и вывела буквы не тем почерком, которому учили в школе, а так, как когда-то учил её Сайр: с завитками, спиралями, не для глаз, а для памяти. Она знала, никто не прочтёт, но когда-нибудь кто-то проведёт по этим линиям пальцем и почувствует, как в стене дрожит тепло: вот здесь когда-то был кто-то, кто не хотел быть забытым.
Последние ночи перед тем, как в деревню должна была вернуться Пустота, она слышала сквозь сон, как кто-то зовёт её, не голосом, а просто присутствием, как ветер, просачивающийся под дверь и зовущий выйти во двор, даже когда нет смысла идти. Иногда она выходила, босиком, в старой рубахе, прижимая к груди куклу. Стояла под чёрным, глухим небом, всматривалась в темноту и, наконец, произносила шёпотом не своё имя, не имя Сайра, а их общее, которое не имело ни букв, ни звука. Просто дыхание, чтобы кто-то, где бы он ни был, услышал и ответил ей своей тишиной.
Однажды утром, когда даже лампы не зажглись от привычного обряда, девочка обнаружила на подоконнике свежий знак: масляное пятно в виде спирали и две скрещённые линии, как у птицы на льду. Она улыбнулась, впервые за много дней, потому что знала: что бы ни случилось дальше, пока эти знаки живы, пока её память держит их на кончиках пальцев, никто и ничто не может её стереть.
В этот момент она поняла: детство её закончилось не в страхе и не в одиночестве, а в том особом мире, который они построили с Сайром – мире знаков, песен, молчания и нежности. Пусть даже ржавое пение больше не покидало его ухо, пусть даже в колодце кто-то ждал, пусть даже все имена будут когда-нибудь забыты, останется то, что невозможно назвать, но можно хранить в себе, пока есть дыхание и свет хоть одной, самой старой лампы.
Девочка закрыла глаза, вдохнула сырой, промёрзший воздух и шепнула:
– Я помню.
Это было не имя и не крик. Это было всё, что у неё осталось, и всё, что делало её живой в этом безымянном, тёмном мире.
Глава 3. Игры пустоты
В деревне, где солнце не встаёт, любые перемены случаются не сразу, а скапливаются долго, как холод в стенах, как ржавчина в часах, как забытый вопрос в сердце. С приближением осенних сумерек, которые здесь никогда не кончаются, мир становился особенно тесным: лампы дрожали, хлеб черствел до каменной крошки, вода становилась солоноватой, а все разговоры в доме Йоры и на пустынных улочках сходили к одному, – к Игре Пустоты.
Этот обряд был самым старым из всех: его не объясняли, только повторяли, как мольбу, которую забыли осознанно. Каждый год, когда ночь затягивалась так долго, что даже у самых терпеливых стариков дрожали руки, из домов выводили девушек, только тех, кто уже не дети, но ещё не женщины. Считается: если ты не пройдёшь этот обряд, твоё имя навсегда останется чужим, а отражение пустым.
Айрина с ранних лет слышала шёпоты о ритуале, видела, как у старших девочек становились тяжелее взгляды, а по утрам на их щеках оставались странные полосы, будто от слишком тугих кос. Но в этом году обряд пришёл и к ней. Она не помнила точного дня, когда Йора впервые начала готовить для неё чёрное платье из тяжёлой, как сумерки, ткани, длинные рукава и венец из вороньих перьев, который щекотал кожу, если надеть его слишком низко.