Непорочная для Мерзавца - стр. 34
И хоть сейчас невыносимо сильно хочется плакать, я чувствую облегчение.
По крайней мере я больше не буду бояться, что Габриэль при всех снова обзовет меня своим коронным «Кира-блядь». Мне уже все равно.
14. Глава четырнадцатая: Габриэль
Глава четырнадцатая: Габриэль
— Не трогай меня! Отвали со своими примочками, я не ребенок!
Мать фыркает и все-таки тянется, чтобы приложить к моей разбитой в хлам губе ватный тампон с каким-то антисептиком. Я успевая отвернуться, срываюсь на ноги и тычу в сторону двери:
— Пошла вон отсюда! Ну?!
— Тебе нужен врач, - спокойно отвечает она и демонстративно садится на диван, закладывая ногу на ногу. – Я никуда не уйду, пока не удостоверюсь, что жизнь моего единственного сына не оборвется из-за заражения крови.
— Тебе не плевать? – взвинчиваюсь я.
— Нет, раз я здесь и уже полчаса терплю твой дурной характер. Весь в отца.
— Ну хотя бы чем-то, а то бы решил, что я тут подкидыш.
Я бы и рад уйти, хоть на край света, но банально трушу. Вот так, можно признаться в этом хотя бы самому себе. Я боюсь, что этот сраный остров слишком мал, чтоб мы с Кирой на нем разминулись, а если я снова ее увижу, то… Будет что-то очень хуевое, чую это нутром.
Наверное, дядя горд собой до усрачки, что в кои то веки втащил нерадивому племяннику. Но он понятия не имеет, что я просто использовал его, как и большинство людей в моей жизни. Тот поцелуй… Он въелся в мой рот, в слизистую, как высококлассный кокаин, и одурманил до состояния: «я хочу больше, я хочу еще, я хочу ее сожрать, чтобы сделать частью себя». И чтобы отрезветь, мне нужны были чьи-то кулаки. Нужно было, чтобы этот тихоня от души меня отпиздил, чтобы его кулаки выбили из меня все эту херню, потом что в ту минуту я не мог. Я просто шел ко дну, как непотопляемый Титаник, который напоролся на предназначенный ему айсберг.
Кира призналась. Вот так просто, без ломоты, без истерик, не пыталась даже обозвать меня лжецом, хоть Дима бы безоговорочно ей поверил.
Ненавижу его.
Ненавижу его, блядь, за то, что он, кажется, действительно ее любит.
— Может расскажешь, что произошло? – Мать смотрит на меня без интереса, скорее испытывающее.
Конечно, она ведь и так все знает. В ее мозгу работает целая шифровально-расшифровочная машина, которая никогда не дает сбоев. А уж сложить два и два этой женщине вполне по силам. Но она хочет знать подробности унижения Киры, хочет знать грязь, которую я вылил на нее, хочет насладиться вкусом ее слез и отчаянием. И я будто смотрюсь в зеркало. Потому что я точно такой же. Вот только сейчас, со вкусом ее поцелуя во рту, мне хочется удавиться. Наверное, чувство радости от хотя бы частично свершившейся мести придет потом, но я отчаянно цепляюсь за каждую мелочь. Как она ревела там, в песке, разбитая, словно кукла с оторванными руками и ногами, совершенно униженная и брошенная всеми. Кира это заслужила, черт! Я не сделал ничего такого, за что мне должно быть стыдно. Она знала, что рано или поздно обман вскроется - и могла все рассказать дядя, чтобы не доводить до такого!
Я тараню кулаком стену, и мать сдабривает этот жест лютой злости ленивыми аплодисментами.
— Ты можешь просто уйти? – рычу я, прикрывая глаза. За веками словно танец с саблями: все мелькает, искрится, полосует глазные яблоки до нервных импульсов в челюсть, прямо под зубы. – Вы можете все свалить на хрен хотя бы из моего номера?