Нелюбушка - стр. 5
Привычно по-женски тянуло живот, возвращая к последнему воспоминанию. Я не знала, как все объяснить, да и стоило ли, и было ли кому объяснять, но где-то там, среди асфальта, конденсационных следов самолетов и вышек мобильной связи, все продолжалось уже без меня.
Ни страха, ни отчаяния, ни тоски, словно я в последний момент согласилась на обмен «жизнь на жизнь». Сплошная апатия, возможно, позже придут откат, осознание и, как следствие, – безнадежное безумие, но пока рассудок в полном порядке, и все в порядке с тазом и ногой, хотя я столько времени лежала на спине, а ведь я постоянно просыпалась, сдерживая крик, если случайно переворачивалась на спину.
Я пошевелила ногой и закусила губы – с непострадавшей стороны, на случай, если мне померещилось отсутствие боли. Но моему телу оказалось решительно все равно, что я сперва слегка, потом сильнее дернула ногой, затем подвигала тазом вправо-влево, вверх и вниз, и я в конце концов нервно расхохоталась: впервые такие простые и естественные для каждой женщины движения были просты и естественны и для меня.
Справа мелькнула тень, и я подавилась истерическим кудахтаньем. Я повернула голову и озадаченно прищурилась – не змея, с которой я так и не поквиталась, и не перепуганная жеманная девица, а незнакомая мне необыкновенно красивая девка.
Память подбросила грубое слово в адрес той, кто еще не успел сделать мне ничего плохого. Между обмороком и явью я всерьез озаботилась причудами подсознания и тем, что я не так уж воспитанна и интеллигентна, как полагала, а девка, не подозревая о моем самоедстве, протянула мне небольшую белую тряпицу.
– Дайте, барышня, кровь утру, – попросила она, а может, и приказала, и опустилась перед моим ложем на колени. У меня не было сил спорить с ней или мысли ее ослушаться. Девка бережно, но уверенно вытирала мне окровавленное лицо, а я таращилась на ее изумительный точеный профиль.
Про таких говорили – «кровь с молоком». Белокожая, румяная, с темными густыми бровями и светлой толстенной косой. На голове ее был повязан на манер ободка платок, и меня наконец осенило – так, не покрывая волос, оставляя открытым затылок, в прошлом носили платки крестьянские девки. Не замужние бабы.
Я больше подумала, чем проговорила «спасибо», не рискуя растревожить губу. Девка поднялась, я с завистью оценила ее высокую крепкую грудь, сравнив со своей незаметной «полторашечкой», а в следующий миг забыла сделать вдох.
Щеку красавицы пересекал отвратительный глубокий шрам, и чудом она не лишилась глаза, но нерв был поврежден, и правая сторона лица осталась безжизненной, неподвижной. Поняв, что я смотрю на ее увечье, девка вздохнула и повернулась ко мне другой щекой.
– Дохтур, барышня, приезжали, – произнесла она в сторону. – Барыня Федьке приказали ваше кольцо в город свезти.
– Какое кольцо? Какой доктор? – вырвалось у меня, и рана на губе опять открылась, но я отмахнулась от платка и обошлась рукавом своей рубахи. – Какая барыня?
– Матушка ваша, Марья Егоровна. А кольцо, да на вас какое было. Что уж теперь, барышня, по кольцу горевать?
Да, спору нет, кольцо последнее, по чему я стала бы убиваться, но руки я по очереди приподняла и посмотрела на них – может, остались еще украшения? Нет. Наверное, жаль. Не наверное – точно жаль, я бы тоже могла что-то свезти в город и продать. Но снявши голову, по волосам не плачут.