Нелюбушка - стр. 29

– Барину? – протянул Степка и осклабился. Дед Семен снисходительно фыркнул. – Да мы, почитай, забыли, как он выглядит, барин! И что тот барин, такого лядащего искать будешь, а не сыщешь! – и они оба захохотали.

Непонятно, но у меня от сердца отлегло, пусть ненадолго. Дед втащил меня за плечо на крыльцо добротного каменного дома, толкнул дверь, и на меня пахнуло пряными теплыми травами.

– Иди-иди, – посоветовал дед Семен, подталкивая меня в спину. – Барыня-то ночами не спит, все книжки читает да в альбомах рисует, а то и в роялю играет. Вон туда иди, а корзинку оставь. Степка, а ты куда, любодей?

Из темного коридорчика дед впихнул меня в небольшой зал или скорее комнатку, очень уютную, в зелено-бежевых тонах. Прежде я назвала бы этот стиль пасторально-нарочитым – деревянные некрашеные полы, круглый столик, светлые занавески, изящные стулья с весенней зеленой обивкой, кривоватая глиняная ваза с чуть увядшими цветами, чахлая масляная лампа. Вошел еще один старик, но уже не в рубахе, а в сюртуке с чужого плеча, сделал лампу ярче, забрал цветы, посмотрел укоризненно на всю нашу компанию.

Я понемногу приходила в себя. Повезет, так романтичная барыня-полуночница вообще не заинтересуется моей безрассудной особой.

– Барыню бы, батюшка Мартын Лукич, – подобострастно попросил дед Семен, – ежели не спят они. А то Степка одно говорит, девка – другое… не разобраться самому.

Мартын молча ушел вместе с букетиком, и мы принялись ждать, переминаясь с ноги на ногу. Степка обиженно пыхтел, дед Семен разглядывал ночных бабочек, я мочалила прутик. Как там Аннушка?

Не думать же, в конце концов, о том, что мне предстоит.

Вернулся Мартын, зажег несколько свечей, и снова наступила томительная тишина. В глубине дома слышались голоса, аромат трав убаюкивал, сползла ниже по небу луна и светила в окно, будто подглядывая. Чем больше я украдкой рассматривала обстановку и сравнивала ее с тем, что успела увидеть в своей усадьбе, тем яснее мне становилась разница между богатством и нищетой.

Добротная мебель, отличного качества скатерть, ухоженность и чистота. Полы тщательно вымыты, лампа сверкает, даже стекла в окне изумительно ясные. Комната использовалась для приема челяди, но содержалась в таком образцовом порядке, что мне даже с моим минимальным знакомством с этим временем было очевидно: у хозяев этих мест довольно людей и для хозяйства, и для ночного караула, и для того, чтобы с утра до ночи шуршать по дому, не покладая рук.

Наконец послышались быстрые шаги, и в комнату вошла невысокая полненькая девушка.

Лучшим из определений ей было «мышь серая» – пухленькое личико, вздернутый носик, крохотные блеклые губки, тусклые волосы, собранные в скучный учительский пучок. Но по тому, как она вошла, как уважительно склонились перед ней оба мужика и Мартын, по тому, насколько по-хозяйски она себя чувствовала, стало бы ясно последнему идиоту – лучше быть страшненькой, но богатой и пользующейся влиянием. Я тоже ей поклонилась, сознавая, что от ее симпатии ко мне зависит многое, если не все, и мне, без всякого сомнения, придется запихнуть гордость в такие дали, откуда трудно будет ее извлечь, но я сама виновата в своих промашках.

Мы выпрямились, и барыня поджала губки так, что они вовсе пропали в пухлых щечках и превратились в куриную гузку.