Нельсон. Морские рассказы - стр. 24
Та, бедная, сильно просев на корму и чернея обгоревшей надстройкой, стояла в полумиле. Кое-где дымок ещё шёл из пустых глазниц иллюминаторов. Машины, стоявшие на палубе, ещё работали и мигали подфарниками. Вчера, покидая её борт, кэптин Брэдли приказал завести их, чтобы обозначить место сгоревшего судна.
Мотобот ткнулся в борт у спущенного штормтрапа.
Мерная, небольшая зыбь то поднимала, то опускала его. Вадик первый взобрался на палубу и подал руку капитану, взбирающемуся за ним.
Все разговоры как-то поутихли сами собой. Только шум моторов работающих машин нарушал тишину.
Подошли к надстройке. На палубе валялись обгоревшие пожарные шланги и огнетушители. Филиппки остались сзади. Только капитан и Вадик обошли её. Заглянули в погрузочный люк на корме.
Вода, покрытая слоем мазута, зловеще плескалась внизу. Сердце Вадика сжалось. Ощущение не из приятных, когда смотришь на чёрную поверхность мертвой воды, затопившей столь тщательно вылизанное и любимое машинное отделение.
Всё! Машина затоплена. Пароход, значит, мёртв.
Палубой выше, по левому борту, остались целыми навес и скамейки, где ещё вчера сидели филиппки и пили пиво. А с правого борта всё выгорело.
Палуба была вздута. Цемент, покрывавший её, потрескался и волнами повторял обводы покорёженного железа.
– Если сможешь, сфотографируй, что там осталось на верхних палубах, – попросил капитан Вадика.
Вадик осторожно, проверяя каждую ступеньку наружного трапа, начал подниматься наверх.
«Да, неслабо поработал Бармеджо, – с укором себе думал он. – Ну что стоило показать ему, как вытащить термоэлемент из стакана этого чёртового датчика? А он же, зараза, ни в чём не сознаётся. Весь в топливе, ошпаренный, испуганный. В расходной-то было семьдесят тонн, не меньше. И „струйка“ прямиком шла на выхлопной коллектор главного двигателя. Потому и сгорели за десять минут. Ох, что-то будет потом? Чем всё это закончится?»
В выгоревшую входную дверь надстройки он увидел иллюминатор своей каюты. Ни одной переборки. От бывших кают не осталось ничего. Только железные борта, в которых зияли глазницы пустых иллюминаторов. Он только и делал, что щёлкал затвором фотоаппарата.
Выше, на капитанской палубе, с правого борта, всё было также выжжено. Вадик с содроганием сердца начал приближаться к двери левого борта. Там была каюта деда.
Из проёма сгоревшей двери шёл ещё обжигающий смрад сгоревшей изоляции и пластика, от чего першило в горле, перехватывало дыхание и непроизвольно возникал кашель. Приблизиться к проёму двери было нельзя никак. Но, насколько это было возможно, Вадик попытался подойти к ней и заглянуть внутрь. Стёкла иллюминаторов, на удивление, остались целы. От холодильника остался лишь каркас. И вдруг! Под угловым иллюминатором, там, где был диван, там, где любил полёживать дед, там, где, ещё недавно, сидела его жена, была груда пепла и сгоревших обломков с подволока. Но что-то резануло по глазам Вадика, да так, что сердце чуть не выпрыгнуло из груди. На него смотрел своими пустыми глазницами чёрный череп. Обгоревший череп, сбоку приваленный какой-то золой. Бог ты мой! Неужели это всё, что осталось от Владимировича? Что теперь сказать его жене? Ведь это и только это осталось от него…
Механик Макаров подскочил от ужаса на койке. Неловко дёрнул обожжённой ногой. Боль пронзила его до мозга. Сдержав стон, он осторожно попытался положить ногу удобнее. Но она ныла, и что-то в районе пальцев нестерпимо жгло. Выпив пару глотков воды из кувшина, стоявшего на крепежах переборки, он глянул со своей лазаретной гравитационной койки в ноги. Там, на раскладушках, мирно посапывали Вадик и Серёга.