Неладная сила - стр. 41

– Желанныи матушки!

– Ох, смотрите! – вскрикнула Неделька; от испуга она ухватилась за мать, но не убежала. – Трава урочная!

Пучок урочной травы был за пазухой Устиньи; когда та упала, пролеска вывалилась на землю. И теперь, у людей на глазах, синие цветы от домовины, с самого утра свежие, почернели и обратились в горсточку праха…

Закатный свет застал Куприяна снова возле Игорева озера. Это стал будто другой человек: исчез веселый говорливый знахарь, глаза на мрачном лице сверкали из-под насупленных бровей, и теперь даже незнакомец легко определил бы – человек знающий. К этой мрачности привела тяжелая душевная борьба. Ради себя самого он не пошел бы на то, ради чего сюда явился. Но ради Устиньи…

Когда девушка вдруг обмерла, многие подумали: она-таки Демку испортила и теперь порча, снятая с него, к ней воротилась. В испуге народ отхлынул, и возле Параскевиной избы остались только лежащая на земле Устинья и Куприян, державший ее голову. На лицах сумежан отражался испуг и враждебность: чем больше Устинья раньше вызывала уважения, тем более сильную неприязнь внушала теперь. На нее смотрели так, как если бы поповская дочь вдруг у всех на глазах обернулась кошкой или свиньей!

– Матушка, да неужто – она… – ахнула Анна.

– Да где же видано, чтобы порчу с другого на себя переводили? – отозвалась оторопевшая баба Параскева. – Порчельнику назад лихо возвращается, когда другой знаток снимет, посильнее его.

– Может, того, по неумению… – промолвила старуха Ираида. – Коли в первый раз… Коли тот бзыря[11] так ее задел за живое…

– Да вон у нее кто, – дед Савва кивнул на Куприяна, – этот ли не умеет?

– Это тебе, Куприян, в наказанье от Бога, что в святости девы с озера усомнился! – сказал Арсентий. – Она вам помогла Демку вылечить, она и наказала за неверие. Поди туда, поклонись ей, повинись, авось простит.

Вдруг толпа заколебалась: кто-то весьма решительно через нее пробирался. К Устинье подбежала девушка: темноглазая, чернобровая, с длинной темной косой, – и встала на колени рядом.

– Бабушка Параскева, не вини ее! – взмолилась она, беря безвольные руки Устиньи. – Не может Устя злой волхитницей быть! Она меня спасла, помогла из леса вывести! Вот на мне поясок, ее руками сотканный, им я от власти чужой избавилась! – Девушка показала на красно-белый поясок, каким была подпоясана ее серая свита. – Не поверю я, чтобы она людей портила! Оговор это!

За девушкой следовала женщина, светлобровая и голубоглазая; несмотря на эту разницу, они были похожи, как только могут быть похожи мать и дочь.

– Давай, Куприян, к нам ее неси, – сказала женщина. – Здесь близехонько. – И показала на поповский двор прямо возле церкви.

– Ох, Еленка… – с сомнением начал Арсентий. – Не встревала бы ты в это темное дело…

– Неблагодарность – грех великий! – ответила ему женщина. – Кабы не Куприян с Устей, я бы и Тёмушки своей не увидела больше, и сама, может, жива бы не была. Откуда б ни пришла беда – не верю я в их вину. Это все тот идол каменный, а может… – она осеклась, – и еще какое зло в наших краях бродит. То самое, что мужа моего сгубило… Поможет кто девушку донести?

– Я сам. – Куприян взял Устинью на руки и поднялся. – Награди тебя Господь, Еленка.

Еленка первой прошла через раздавшуюся перед ней толпу, за ней Куприян нес племянницу, а Еленкина дочь Тёмушка шла последней. Их провожали глазами, на лицах было смятение, но никто не пытался им помешать. Еленка принадлежала к семьям сразу двух прежних Власьевских священников: была дочерью отца Македона и женой отца Касьяна, его преемника. Отец Македон много лет назад погиб загадочной смертью на Дивном озере, а отец Касьян прошлым летом сгинул бесследно. Никому не была известна его участь. Еленка с тех пор повязывала платок по-вдовьи, но на вопрос, уверена ли она, что мужа нет в живых, отвечала просто: «Я знаю». Перед исчезновением отца Касьяна она двенадцать лет жила с ним врозь, и об этом ходило по волости много толков; отец Касьян помогал ей припасами и явно хотел вернуть жену, но она этому противилась. Однако даже самые заядлые сплетницы не могли поставить в упрек измену ни одному из них, и загадка этого разлада так и ушла вместе с пропавшим попом. Те же двенадцать лет Артемия, единственная их дочь, прожила в лесу, похищенная лешими, и вернулась к матери прошлой весной. Ходили слухи, что к ее возвращению причастен «вещий пономарь», Воята Новгородец, и даже ждали, что он посватается к Артемии, но и этого не дождались. Сыну новгородского попа, церковному человеку, подошла бы в жены одна из двух поповских дочек, имевшихся в волости; когда Воята как приехал, так менее чем через год и уехал неженатым, бабы рассудили, что у него, мол, в Новгороде есть невеста, получше наших…