Неладная сила - стр. 17
– Трещало по лесу, в-выло! – подхватил из угла Хоропун. – Н-ноги подгибались!
– С-слыхал я, что, бывало, кости мертвые на посиделки к озорным девкам ходят. И что, мол, приходит покойник, коли его обидели чем… Но то байки! Я думал, болтовня бабья…
– Вспомнишь теперь, как сам обертуном рядился! – хмыкнул Куприян.
Он намекал на случай позапрошлой зимой, когда Демка с пятью-шестью молодыми приятелями явился на супредки в Барсуки. В этой деревне принято девкам зимой собираться в чьей-нибудь бане, что побольше, там и принимают приходящих в гости парней. Парни явились в берестяных личинах, дескать, угадайте, кто мы, орешков дадим. А пока девки гадали, у одной упало веретено. Наклонилась за ним – и увидела, что у неведомых гостей из-под кожухов висят волчьи хвосты… Визгу тогда было…
– Шутки шутками. А тут… – Демка коснулся щеки, где еще краснело на скуле уходящее под бороду широкое пятно, – все правда же! И не представить себе такого страха!
– Хе! – хмыкнул Куприян. – Мне-то не рассказывайте! Уж я-то видал такой страх, что у вас, шалопутов, от него бы и дух вон! В нашем ремесле… – он запнулся, – в том, бывшем, без отваги нельзя. Иначе чер… помощнички служить не станут, а самого тебя разорвут.
Устинья у себя за занавеской поморщилась и перекрестилась. Куприяну вспомнилось то время, когда он волховал и многих помощников имел, бесов невидимых. Чтобы заполучить их и держать в повиновении, волхву немалая храбрость требуется, в ней его сила и есть.
– До сих пор у меня тут, – Демка притронулся к щеке, – и огнем горит, и морозом веет. Внутри будто заледенело все.
– Это тебе в баню надо – отогреваться. А от меня чего хотите? – хмуро спросил Куприян.
Стоя перед ними, он уставил руки в бока, бросая вызов новой беде. Ясно было, почему эти двое, напуганные до дрожи и заикания неведомой покойницей, прибежали прямо к нему. О его былой колдовской силе вся волость знает: люди видят в нем того, кто способен бороться с нечистой силой. Но ох как не хотелось Куприяну возвращаться к старому!
– Ты бы как-нибудь… отшептал, что ли? – Демка поднял на него угрюмые и просительные глаза. – Чтобы отпустило… в то я сам весь ледяной. Куда ни гляну – везде она мне мерещится, и будто кожа с нее сползает, а под ней чернота…
– Ну а ты чего хотел, дуботолк! Это ж додуматься – мертвеца в гробу обокрасть! Ты нехристь, что ли, совсем?
– Да я не обокрасть! Посмотреть только…
– Ну вот ты ей и расскажи, как опять увидишь – хотел, мол, на тонкую работу подивиться! А красть – ни боже мой! Ты ж не такой!
– Я не такой! – Демка глянул на Куприяна с вызовом. – Я, может, шалопут и бесомыга, но не вор!
– Ну да!
– Где я чего украл? Ну… может, с огорода чего… будто Васьян с парочки реп обеднеет!
– Ты голоден?
От тихого женского голоса все в избе вздрогнули, Демка подскочил, как подброшенный, и принял стойку, будто драться. В щели отодвинутой занавески у бабьего кута появилось лицо Устиньи – она давно уже высунулась, чтобы лучше слышать эту дивную повесть, но ее никто не замечал.
Демка уставился на девушку, вгляделся. Лицо его прояснилось: от одного появления Устиньи делалось светлее в глазах и чище, покойнее на душе. С узким лицом, высокими скулами, чуть впалыми щеками и большими светло-серыми глазами, она была не то чтобы красавица, но каждая черта ее лица казалась уместной, и все вместе они так хорошо ладили, что это заменяло красоту. Черные густые ресницы, темные брови придавали ее лицу вид неброской роскоши, наводя на мысль о соболях. Люди толковали: ей бы княгиней родиться. Вид ее, свежий и строгий, внушал и влечение, и почтение разом, так что даже у Демки, порой встречавшего ее на гуляньях и посиделках, не поворачивался язык отпустить какую-нибудь похабную шутку. Не будучи особенно богатой, Устинья считалась из лучших невест в волости: казалось, в ее руках простая пряжа превращалась в золотую. Такие, как Демка, могли лишь завидовать, глядя на нее, чьему-то будущему счастью. Она как те перстни дорогие – но тут попробуй тронь! Прошлым летом все ждали, что к ней посватается «вещий пономарь», Воята Новгородец, но тот, как сгинул без вести отец Касьян, так и убрался к себе в Новгород, не заведя речи о свадьбе. И это даже Демка воспринял с тайным облегчением, хотя ему-то какая корысть?