Некромантка - стр. 2
«Не дури», – мысленно умоляет Алхимик, а на лице старается хранить выражение полной невозмутимости, осведомленности и одобрения: его ведь приятель, его подчиненный, его чародей плохого не сделает. Лебедушка успокаивающе похлопывает по руке, но как-то все равно неспокойно.
– Отдельная благодарность, – почти нараспев продолжает Ив, не отводя хитрых глаз от балкона, – господину Алхимику! За нечеловеческое терпение с его стороны!
Ив не хуже гамельнского Крысолова заклинает публику: еще один изящный жест – и она опять вопит, хлопает, одобрительно гудит, кто-то даже требует «многоуважаемого господина» тоже на сцену. Лебедушка отвечает благосклонной улыбкой, остается сделать так же – и приподнять руку, стараясь казаться царственным Цезарем. А не тревожной тетушкой сорванца, что все утро ангельски улыбался, обещая не шалить, а за спиной прятал не то рогатку с парой увесистых булыжников, не то дохлую кошку, которую так приятно подбросить соседке в открытое окно, лихо раскрутив за хвост.
– Хотел бы я… – И снова что-то напевное, коварное прокрадывается в интонации Ива. И не обманет он невинным взглядом и все еще прижатой к сердцу рукой. – …Чтобы этот чудесный вечер стал вечностью.
Сильно! Это в какую такую поэзию его понесло? Зачем ему вечное «Лебединое озеро», когда сам он ценитель куда более бодрых, скорее комедийных и приключенческих сюжетов, – если судить по количеству неприятностей и казусов, в которые ухитряется угодить и затащить других?
– Но не дай нам бог, – проникновенно заканчивает Ив, медленно отводя ладонь от сердца, – стать ее заложниками! А посему здесь мы с вами простимся.
Ну слава богу!
– Вот только…
Подождите, какое еще «вот только»? Алхимик вслед за зрителями внизу подается вперед. Ох, вот же черно-бурый лис, стой, стой сейчас же! Ив точно ловит это движение – и вот уже обе его руки опять взметаются в воздух, но это не просто жест почтения.
– Господин Алхимик!
– Так… – начинает он, но поздно. Театр заполняет налетевший ниоткуда ветер.
Так вот для чего были эти белые цветы, украсившие зал! Теперь, повинуясь смуглым пальцам Ива, они слетают со стен, с балконов, с красного бархата занавеса – отовсюду, и становится их больше и больше. Несколько секунд – и их уже вихрь, быстрый, озорной, благоухающий и неумолимо захватывающий все. Не дождик от благодарной публики, а настоящая бурная стихия. Больше, больше, больше белых цветов и лепестков: лилии, нарциссы, жасмин! За ними уже едва видно сцену, едва видно прижавших пальчики к губам восторженных балерин и довольного Ива, раскинувшего руки.
– Сидите, сидите спокойно! – безмятежно советует он из белого бурана. Невидимый ветер развевает его волосы и полы длинного черно-зеленого плаща.
Нарциссы падают в оркестровую яму, откуда доносятся удивленные крики музыкантов и испуганно-возмущенная разноголосица их инструментов. Лилии летят в зал, нежно обнимая публику. Жасмин вьется над балконами, падая на белокурые волосы Лебедушки, по чьему лицу даже не поймешь, забавляется она или тревожится. Алхимик – определенно тревожится! В зобу дыханье сперло, как от куска прогорклого сыра, а пальцы дробью отстукивают по балкону. Вот же!
Ветер во плоти, правду сказал.
– Ах! – звенит в зале, когда белый вихрь, продолжая шириться и грозно шелестеть, устремляется еще выше. Уже увеличился втрое и не спешит останавливаться. Да откуда столько цветов, Ив их что, на дрожжах вырастил?