Некромантка - стр. 3
– Боже! Господи! – вторят другие.
А воздух тем временем заполняет тревожный хрустальный звон: так звенят только почтенные, много всего повидавшие старинные подвески, которым не нравится соседство с беспардонными цветочными ураганами. Лязгают цепи и крепления, цветы шуршат о пологи и потолок…
– Он сейчас люстру обрушит! – восклицает кто-то, и, вскинув взгляд, Алхимик утверждается в правоте этого бедняги.
Прекрасная огромная золоченая люстра пляшет, готовая если не рухнуть в смертоносный для зрителей обморок, то рассыпаться не менее опасными обломками и осколками. И головы задирает все больше господ и дам. Кто-то пугливо повизгивает, кто-то ищет убежище под креслами, кто-то вскакивает, но убегать не решается: чародей все-таки забаву затеял, не кто попало, так мало ли, что ему взбредет в…
– Ах, шельма! – не сдержавшись, бросает Алхимик, но что тут сделаешь? Только мысленно молить: «Не переборщи», раз дурить Ив уже начал. – Опять он…
Он там, внизу, со вскинутыми руками, ослепительный и счастливый. Алхимик всматривается в лицо, всматривается – и наконец снова ловит ответный взгляд. Лукавый. Ожидающий. Но под грозный звон с потолка не получается даже погрозить кулаком. Тем более не получается даже в мыслях до конца признать то, чего Ив явно требует.
Что вообще-то это все очень красиво. И… хорошее послание. Всем, кто боится чар.
И тут могучий вихрь, будто устав кокетничать с перепуганной старушкой-люстрой, замедляется. Отдельные цветки золотисто вспыхивают в ее сиянии – и начинают падать нежными звездами. Это разом прогоняет страх, точно ангел, пролетая мимо, снисходительно шепнул: «Да выньте вы души из пяток, не убьет, не убьет!» В зале цветы тут же ловят, а кто-то просто хлопает и кричит, завороженный зрелищем: вихрь совсем смилостивился. Истончается, удлиняется, меняет направление и, рассыпаясь на нескольких юрких змеек, устремляется прочь. Не к тому, кто его создал, – но по новому велению его вскинутых рук. Пышным ковром цветы стелются в проходы между креслами, до самых дверей и дальше, в театральные коридоры. Аромат все тот же, нежный и тонкий, и люстра висит как ни в чем не бывало, даже не качается! Только вот в волосах цветы застряли. И парочка, кажется, упала за воротник.
– Ах! Красота! – волнуется, восхищается зал.
Вряд ли найдется там барышня, которая не прихватит домой хоть один «чародейский» цветок и не уложит в альбом или медальон на счастье и на долгую память. Кому из них не захочется кусочек Одеттиного счастья?
Алхимик медленно вынимает пальцы изо рта. Когда только опять начал ногти грызть? Хотя с Ивом и его выходками можно сгрызть и руку – по локоть. И остаться совсем седым, а впрочем, о чем речь? Уже остался! Чертов… гений! Вон как сияет, красуясь, наслаждаясь всеобщими восторгами и начальственным ужасом, любуясь проделанной работой. Все с той же обаятельной улыбкой, расправив плечи и гордо тряхнув волосами, Ив на прощание напутствует публику:
– И пусть ваш путь будет мягок и нежен!.. – Он подмигивает, сверкнув ровными зубами, и кто-то из не сбежавших за кулисы балерин очарованно, влюбленно ахает. – До первой питерской лужи!
Крупная лилия, которую Ив все это время задумчиво вертел в пальцах, летит в зал.
За нее тут же начинается женская драка.
«Ничего-ничего, – мрачно думает Алхимик, наблюдая, как остальные зрители, довольные и напрочь забывшие о собственных недавних криках ужаса, встают и, взбудораженно болтая, готовятся покидать театр. Барышни, дамы, да и некоторые мужчины и впрямь подбирают волшебные цветы, ползая в проходах и между кресел. – Не переборщил, но все равно мы с тобой еще серьезно об этом поговорим».