Некромантка - стр. 14
– Александра, значит? – басисто пророкотал отец, сидевший точно напротив, и заулыбался в усы. – Очень приятно! Алеша, сына, ну познакомься с барышней!
Алешу было жаль. Шурочка чувствовала: он, как и она, не то чтоб рад тут находиться. Нескладный, угловатый, прилизанный, в большущих очках, едва держащихся на тоненьком аккуратном носу, он все время ерзал, потуплял голову и хватался за дужки этих самых очков, словно боясь, что они свалятся в тарелку.
– Ой… – И вот опять схватился. – Ох! Ну… звать Алешей…
Шурочка жалела его все больше.
– Бухгалтер! – добавил бедняга, но прозвучало не с гордостью, а как отчаянный крик утопающего. – При папеньке!
Востриков-старший сочно захохотал, умиляясь скромности отпрыска, Шурочкина матушка поддержала его благосклонной улыбкой и предложила получше налегать на рыбу, а также на раков, и на маринованные грузди, и на сыр «не хуже французского», и на икру, и на перепелок, и еще, еще, еще… Шурочке стало противно. Очень резко, будто все же получила пощечину, она начала понимать, почему на столе сегодня столько всего. Пиршество. Лет пять такого не было, даже на праздники стол беднее.
Пыль. Пыль в глаза. «Смотрите, мы лучше, чем мы есть».
– Это что… – нарушила она тишину, посмотрев в глаза, как ей казалось, единственному вменяемому человеку за столом – бухгалтеру Алеше. – Смотрины?
Тот опять потупился, губы задрожали, а к щекам быстро-быстро прилил розовый, как шкурка молодого поросенка, румянец.
– Да… – Он явно чуть не плакал. Врать не умел, флиртовать не любил? А вот отец его сразу пошел в атаку: опять хохотнул, после чего заявил:
– А чего? Молодежь нынче другая, не то на уме.
– Какая – другая? – полюбопытствовала Шурочка. Не поспоришь: лично у нее на уме были в основном мертвецы. Ну и всякие модные штучки для волос, пожалуй.
– Да словно блаженная немножко! – Востриков махнул рукой. – Мнется все, жеманничает, пренебрегает хор-рошими вариантами! – Он потрепал Алешу по волосам, слишком резко, и очки все же плюхнулись в тарелку, прямо на кучку пюре. Тот покраснел гуще, выудил свои стекляшки, стал протирать платком. – Только и остается вас друг к другу за шкирку подтаскивать, как, знаете, на всяких… м-м-м… случках. Но! – спохватился он, видимо, поняв, что вышел за рамки светской беседы, поднял палец. – Это вас ни к чему не обязывает же, «смотрины» – вообще-то слово хорошее, посмотрим вот все друг на друга, и вы, и мы с хозяюшкой…
– Так у нас смотрины или случка, Аркадий Васильевич? – невинно переспросила Шурочка. – За мыслью не уследила, больно высокий полет…
– Ш-ш-шура, – шикнула матушка.
– Смотреть, – ничуть не смутился Востриков, – не-ет, смотреть – еще не руками трогать, даже если очень хочется, люди мы приличные, правда ведь?
Над этой пошлостью матушка предательски захихикала в ладошку, так, будто с ней сроду не кокетничали. Все проглотила, даже «случку», она, урожденная дворянка! А вот Шурочка поначалу с ответом не нашлась, только закатила глаза, потом все же бросила:
– Ах. Я в восхищении. Ну давайте смотреть. – И демонстративно уставилась на гостей во все глаза. Так, будто собиралась поужинать папенькой, а на десерт съесть сыночка.
Неловкое молчание долго не провисело, матушка нарушила его, снова приказав всем наслаждаться едой. А чтобы не дать Шурочке ляпнуть еще что-нибудь неудобное, сама атаковала бухгалтера Алешу вопросами о работе и вообще о делах на заводе. Разговоры об акциях и векселях, поставщиках и профсоюзах, дебетах и кредитах полились уверенным ручейком, а потом и рекой. Шурочка даже барахтаться не пыталась, просто сидела и ковыряла вилкой картошку, иногда кидая в бурные бухгалтерские воды глубокомысленное «Мгм» или «Ага». Кидала и взгляды – на Алешу, совершенно несчастного, но мужественно рассуждавшего о том, как он влюблен в свое дело.