Некромантка - стр. 13
– Смешно тебе?!
Нет. Надо было удержаться от фырканья. Не миновать грозы.
– Прости! – пролепетала Шура. – Я не думала, что у нее нервы сдадут… Это же была шутка, юмор!
Матушка все стояла, скрестив на груди руки, – мрачная, серая, усталая. Глаза ее в сетке морщин смотрели вопросительно, но что спрашивали-то? «Могу ли я тебе верить?» «Порадуешь ты меня хоть когда-нибудь, чем-нибудь?» Сердце заныло, пальцы закололо. Ведь если подумать, ответы были «Да!», причем громкое. Не хотела Шурочка, чтобы Ирка сходила с ума, наоборот, надеялась рассмешить. Впредь будет осторожнее, а порадовать… да знала бы она, что для матушки радость! Уже открыла рот, думая поклясться: «Больше так не буду», пообещать: «Постараюсь!» Собралась даже, как в детстве, кинуться матушке на шею, продолжить верещать: «Прости-прости-прости»…
Щелк. Щелк. Скрип.
Матушка подскочила, обернулась. Висевшая тут же, в гостиной над камином, голова оленя, дедом еще подстреленного, заморгала ненастоящими глазами. Повела ими из стороны в сторону. Подмигнула. Причмокнула. Да и начала как ни в чем не бывало жевать то ли фикус, то ли еще кого-то из зеленых комнатных любимцев, несчастливо оказавшегося рядом.
Хрум. Хрум. Чавк!
– ШУРА! – взвизгнула матушка. – Господи! Да что ты творишь?!
Шурочка невинно смотрела то на нее, то на оленя. Пожимала плечами. Не то чтобы она сделала это прямо совсем намеренно… но уж очень стало тоскливо от нравоучений, от попыток даже не пристыдить, а застыдить – вот и сорвались с пальцев колдовские искры. К тому же оленя матушка вроде как любила, порой даже подходила и украдкой – Шурочка точно видела! – гладила его мягкий лоб, тоскуя по дедушке. Так почему нет? А ну как улыбнется, оттает?
– Шутка, – повторила она. – Просто шутка. – И строго велела оленю: – Веня, фу, не ешь матушкины цве…
– Нет-нет-нет! – чуть не оглушил ее крик. – Так. Хватит!
Ох. Значит, не оттаяла.
– Нахалка! Все как с гуся вода! – Сухие и сильные матушкины пальцы стиснули ухо, так, что глаза полезли на лоб и наполнились слезами.
Шурочка взвизгнула и подскочила. Венечка на стене, наоборот, пугливо замер с торчащими из пасти зелеными листочками.
– Сегодня никакого колдовства за ужином! – Ее поволокли к лестнице. Шурочка пошла. Ноги, правда, заплетались, а пальцы все еще покалывало. – У нас важные гости. Так что приоденься. И постарайся меня не разочаровать!
Ничего нового. Ее заперли в комнате, бросив на кровать наиболее нарядное и наименее поношенное белое платье, и черный бант, и жидкую нитку жемчужных бус. Только и осталось – сначала немного порычать в пустоту, а потом покориться, одеться, завить волосы счастливо приобретенными щипцами. И приготовиться к худшему. Что еще за гости? Хоть бы не какие-нибудь газетчики.
А впрочем, лучше бы газетчики.
Как оказалось, матушка пригласила друзей. Не просто друзей, самих Востриковых. Лично Шурочка их не знала, но наслышана была. Это семейство в новом веке обустроилось противоположно Москвиным, то есть славно. Глава ее, ловкий разночинец Аркадий Васильевич Востриков, пока все гнались за железными дорогами, телефонами и электросетями, сделал ставку на проверенную старину – открыл свечной заводик. И удивительно бодро поплыл по волнам меняющегося мира. Свечи-то все еще любили: кто-то с ними романтично трапезничал, кто-то гадал и вызывал духов, кто-то оставлял их, зажженные, на могилах, ну а кто-то всеми фибрами презирал бешеный прогресс и боялся лампочек как огня, мол, в каждой живет бес. Так что свечи, недорогие и качественные, были – по крайней мере, в уезде – в почете. Их сладковатый запах назойливо пробирался в Шурочкин нос даже сейчас, когда отец и сын Востриковы, одинаково худые, одинаково долговязые и одинаково скучные в черно-белых костюмах-тройках, с любопытством смотрели на нее.