Не сыпь мне соль на рану - стр. 2
на Новый год
глядит с тревогой и надеждой:
«Хорошее пусть будет прежним,
плохое – в прошлое уйдет».
И столько мудрости в его
таких простых кошачьих мыслях
и человеческого смысла,
что не добавишь ничего…
Ну что ж, двенадцатый, ударь —
с котом зевнём мы по привычке
и, песенки свои мурлыча,
откроем новый календарь!
Кот замурлыкает свою,
в которой не пойму ни лыка,
а я свою начну мурлыкать,
вернее, кошке подпою!
Я был физическим лицом,
жил, уклоняясь от налогов,
и скучен был, как управдом
(простите мне нехитрый слоган)…
Но вот ко мне вломился Логос —
и жизнь моя пошла на слом
и покатилась кувырком,
в чертополох вплетая лотос —
и было это как погром,
но это понял я потом,
а в тот момент я слышал ГОЛОС!
И, словно Ева, я вкушал
запретного плода кислинку
и, в новый мир открыв портал,
сыграл по старому поминки —
конкистадор, надувший инку,
наверно, меньше ликовал,
меняя бусы на металл,
чем я, попавши в серединку
мишени слов своим пером —
и пусть не нажил я хором,
но, у небес подслушав гром,
его на русский перевел —
и счастлив был, как новосел,
мурлыча что-то под сурдинку,
когда переплетенье слов
из полуяви, полуснов
рождало новую картинку.
Я умирал и воспарял,
я убивал и воскрешал,
я жил роскошно и убого —
и в мире, что открылся мне
в слезах, в сомнениях, в огне,
я стал создателем, отцом,
а не физическим лицом —
простите мне и этот слоган.
Ну привет, пустота…
Разбрелись по дому тени,
вечер ткнулся мне в колени
когтем бывшего кота.
Эта жизнь, а может, та
шепчет: «Досчитай до ста,
чтобы не искать решений
бесконечных уравнений:
небоскрёб и муравейник
всё для неба – суета».
Поменяешь икс на игрек,
некролог на панегирик,
штиль на вихри урагана —
из горла́ или стакана
жизнь почти что допита…
Так, на донышке осталось
всё, что билось и металось,
но ныряя в эту малость,
в дуновение, в глоток,
в недописанный листок,
понимаешь: жизнь проста,
как больничного листа
окончательный диагноз,
а потом последний адрес
всё расставит на места…
…Но пока что куст сирени
притаился за окном,
вечер отпустил колени,
и не так темно кругом:
кот живой, вино в бокале
и гитара на рояле
стала явью, а не сном.
И пускай уже не солнце,
а луна в моих глазах,
я меняю «Ох» на «Ах»,
допивая жизнь до донца
из небесного колодца —
и звезда в моих горстях!
Вот я немолодой уже,
вот я уже почти что старый,
и дека желтая гитары,
как лист дубовый неглиже,
сорвав зеленые одежды,
бессильно падает из рук,
вплетая похоронный звук
в былую музыку. А между
еще недавно пылких нот,
где я купался в нежных взглядах,
мне улыбается цейтнот,
безжалостно и плотоядно.
И замолкает тишина,
и ночь бессонней с каждой ночью,
и убеждаюсь я воочью,
как эта ноша тяжела…
А раньше тишина шептала,
порой переходя на крик,
и я записывать привык
все, что она наколдовала…
И всё летало кувырком,
и плакало, и хохотало,
а мне казалось – мало! мало!
и уповал я на ПОТОМ,
которое не наступало…
Ну вот, теперь оно пришло —
и будущего стало меньше,
но больше вдруг красивых женщин,
да что там «больше», как назло
куда не глянешь, все вокруг
как Афродиты стали вдруг,
но только я, как старый шершень,
летать и жалить не могу,
и крылышки мои в снегу,
а в волосах не скрыть проплешин.
…Как это грустно, боже мой,
смотреть, как меркнет это чудо
и уплывает шар земной
туда, где я уже не буду,
и ведать, как никто другой,
что жар в душе моей стихает,
и лишь случайными стихами