Наследство последнего императора. Том 4 - стр. 23

– Ничего, работай, найдет тебя за то мужик хороший, полюбит, – пообещала Мария.

Отдыхать сели на лавку у клумбы. На закате цветы особенно сильно пахли. И от аромата ночных фиалок Новосильцевой стало немного грустно.

– И не сказать, что ты из барских, – заметила беременная Акулина. – Сноровистая. Мы думали, дурная.

– Я мало что умею, – ответила Новосильцева, не в силах пошевелиться от усталости. – Но учусь быстро. Стараюсь – быстро, – скромно добавила.

– Да уж. Из пистоля тоже палить? – прищурившись, поинтересовалась Гашка.

– Ещё сестрой милосердия служила, когда в Германии жила, – ушла от прямого ответа Новосильцева. – Могу – авто поведу, коня тоже оседлаю. Даже в монахинях побывала.

– Да с тебя монашка! – возмутилась Гашка, вытаращив глаза. – Монашка с пистолем, знат? Ну, вы, московские…

– Споём, что ль? – перебила её Мария. – Гашка, начинай! Нашу, про батюшку Аввакума.

Гашка кивнула, помолчала, собираясь, и тоненько, чуть дрожащим, но чистым и наполненным голосом завела:

В Даурии дикой пустынной

Отряд воеводы идёт,

В отряде том поступью чинной

Великий страдалец бредёт.

Вторым голосом вступили Акулина и Мария:

Вот стонет жена, голодая,

И силы кидают её,

И дети к ней жмутся, рыдая,

Пеняет она на житьё:

«Петрович, да долго ль за правду

Изгнание будем нести?

Ужели не встретим отраду

И долго ли будем брести?»

«До самыя, Марковна, смерти», —

Сказал ей Аввакум борец. —

«До самыя, Марковна, смерти,

Когда мой наступит конец».

И ветер в Даурии дикой

Унылую песню поёт,

И отзвуки речи великой

В Россию он смело несёт.

– Хорошо, – выдохнула Новосильцева.

Все замолчали и слушали вечернюю песню дрозда-пересмешника.

– О! – Акулина замерла, прислушиваясь к своему животу. – Пяткой бьёт, – и улыбнулась. – Надоело, знат, тёмно ему.

– Мальчика ждёшь? – спросила Новосильцева.

– Он, – согласилась Акулина. – Девка так пяткой не бьёт.

– Когда живот круглый – значит, девка, – авторитетно сообщила Гашка. – А у неё, вишь, жёлудем.

– Да… – в раздумье произнесла Новосильцева. – Вы живете не так, как все в остальной России. Всё у вас… так добротно, надёжно, а главное, чисто. Даже удобства при доме, в тепле.

– А ты попробуй с голой попой – да на мороз, да в метель! Забудешь, зачем в нужник выскакивала! – захохотала Гашка.

– Даже в иных европейских державах простой народ тоже живёт кое-где, как в хлеву. Я жила там, знаю, видела. Иные даже выгребные ямы не копают. В Курляндии, например. Чухонцы там.

Гашка ухмыльнулась – свысока, а Мария заметила:

– У многих наших тоже скворечня нужная в хлеву или на дворе. Это тятька выдумал каналезею выкопать, да подале от реки. Около реки нельзя. Два лета строили. Чистота – для жизни главное.

– Знаш – бесы и тока бесы грязь любят, – заявила всезнающая Гашка. – Так прячутся в ней, что не видать. На руках грязных. А особливо в кухонной посуде. Ты думаешь, миска там, или горшок, иль чугунок просто немытые стоят. Нет, в них уже бесы спрятались, тебя дожидаются! Откроешь рот – так в тебя, в нутро бесы и запрыгнут. А ты потом: «Ой, живот болит! Ой, болячка моровая, знобуха, огневица прицепилась, вся горю! Летячка17 всю рожу порыла! Спаси, Наумовна!»

– Вот оно как! – поразилась Новосильцева, которой только что кратко преподали основы микробиологии и социальной гигиены.

– Нравится у нас? – усмехнулась всё понимающая Гашка.